Экстремальное материнство книга: Книга: «Экстремальное материнство. Счастливая жизнь с трудным ребенком» — Ирина Лукьянова. Купить книгу, читать рецензии | ISBN 978-5-907202-05-4 — Living Translation

Содержание

Читать «Экстремальное материнство. Счастливая жизнь с трудным ребенком» — Лукьянова Ирина Владимировна — Страница 1

Ирина Лукьянова

Экстремальное материнство. Счастливая жизнь с трудным ребенком

Предисловие

Читая эту книгу, я постоянно думала: как же она нужна многим мамам! И давно была нужна, как говорится, позавчера.

Есть мамы обычных детей, которые, со всеми неурядицами и неизбежной усталостью, все-таки большей частью получают удовольствие от родительства. Ведь природой выращивание потомства задумано в общем-то не как каторга, а как «дело житейское», и даже в целом приятное.

Есть мамы особых детей, чье родительство волею судьбы становится служением, требует гораздо больше мужества, оптимизма и самоотдачи. Природой оно вообще не задумано, в природе у детенышей с серьезными проблемами мало шансов. Это становится возможным благодаря множеству достижений человеческой цивилизации, от медицины и удобного быта до идей гуманизма и равенства возможностей. То, что в современном мире родители особого ребенка, несмотря ни на что, могут быть счастливы и поддерживаемы обществом, – возможно, одна из самых высоких реализаций человечности.

А есть мамы «немножко особых детей». Когда с ними приходят к серьезным врачам, то слышат: «Что вы его к нам привели, у нас вон какие тяжелые дети, а с вашим все более-менее нормально». Когда их приводят в обычную школу, то слышат: «Что вы его к нам привели, у нас школа для нормальных детей, а с вашим все не слава богу». Эти дети часто «проваливаются меж двух стульев» – слишком «особенные», чтобы их было легко принять и понять, но не настолько, чтобы их и их родителей жалели и хотели помогать. Их проблемы часто выглядят со стороны как «избалованность», «распущенность», «недостаток воспитания». Их родителям постоянно советуют «поговорить с ним» (а то они до этого молчали), «побольше с ним заниматься» (а то они еще чем-то заняты все свободное время), «наказать построже» (а то они уже и это не пробовали). С ними «вечно что-то не так», и это «что-то» выглядит скорее как проблемы поведения, чем как особенности развития или болезнь.

Кроме того, таких детей в разы больше, чем серьезно больных, в каждом классе, на каждой детской площадке один-два-три как минимум. А если складывать разные типы «не так», то процентов 30–40. Поэтому обеспечить их квалифицированной помощью гораздо труднее и дороже, и часто, если речь не идет о самых крупных городах, ее нет вовсе. Поэтому родителям таких детей бывает очень-очень трудно.

Книга Ирины Лукьяновой – рука помощи, протянутая этим мамам. Ирина сама прошла путь мамы гиперактивного ребенка и знает все его повороты. Свое экстремальное материнство в условиях практического отсутствия системы профессиональной помощи «немножко особым» детям заставило ее стать экспертом по проблеме, перелопатить тонны литературы, разобраться в том, «как это устроено». И всем этим она делится с родителями, предлагая им своего рода «дайджест» всего полезного, важного и нужного, что им стоило бы знать и понимать. Думаю, такая помощь просто неоценима – ведь у них самих чаще всего нет ни сил, ни времени, ни возможности все это перелопатить.

И, что особенно важно, это не просто перечень важного и полезного – это прежде всего послание сочувствия, понимания и поддержки. Ведь дело не только в проблемах с ребенком – дело в том, что вечная усталость и вечное недовольство окружающих изматывают родителя так, что он уже не может быть источником той сильной и властной заботы, которая нужна любому ребенку. А ребенку с проблемами – еще больше нужна. Главное послание книги – «вам не в чем себя винить, вы справитесь и уже справляетесь» – не меньшая ценность, чем полезные и важные сведения и советы.

Хорошо бы, чтобы книгу читали не только родители, но и педагоги, родственники и просто любые люди, которые общаются с семьями и детьми. Чтобы с каждым новым читателем атмосфера вокруг «немножко особых» детей и их родителей становилась чуть более теплой и принимающей. Это – человеческое.

Людмила Петрановская, психолог, публицист

От автора

Эта книга – для тех, кому на долю выпало трудное счастье быть матерью проблемного ребенка. Для тех, кого мучают вопросы «ну почему у всех дети как дети, а у меня вот такой подарок?» и «может, его просто пороть надо чаще?». Для тех, кто привык уже существовать на последних рубежах отчаяния и встречать храбрым безнадежным смехом новые сюрпризы, преподносимые судьбой и ребенком. Для тех, кто верит в прекрасное будущее своего ребенка – наперекор мнению окружающих.

Эта книга – для мам. Как показывает опыт, именно мама несет на себе основной груз забот по лечению, обучению, воспитанию и социализации трудного ребенка, и именно ей в первую очередь нужна помощь и поддержка – может быть, даже больше, чем самому ребенку. Потому что помощь ребенку обычно приходит именно через маму. Другим членам семьи эта книга тоже может сослужить добрую службу.

Мы поговорим о типичных проблемах и их решениях, о сложностях, с которыми обычно сталкивается семья трудного ребенка. О правах, которые чаще всего нарушаются, и способах эти права защитить. О том, что зависит от родителей и чего ждать от специалистов, и о том, как жить вместе с трудным ребенком и получать удовольствие от каждого дня этой жизни, полной приключений, неприятностей и опасностей.

Все мы когда-то ходили с круглыми животиками и мечтали об уютных малютках, с которыми будет так приятно вместе гулять и играть. Малютки родились и обеспечили нам незабываемые бессонные ночи, полные уши крика и полон рот забот, разгромленные квартиры, испорченные отношения с домашними. И резкие выбросы адреналина, когда милые крошки падали со шкафов и деревьев, пожирали таблетки из домашних аптечек, с проказливым смехом бросались под машины и устраивали короткие замыкания. А еще – годы стыда, ужаса и отчаяния, когда мы молча выслушивали замечания окружающих, не смели поднять глаза на учителя и кричали на ребенка со слезами в голосе. Мы мечтали о безмятежном пляжном отдыхе, а получили вместо него дикое африканское сафари, которого никогда не заказывали.

Можно всю жизнь жаловаться на несправедливость. А можно – надеть камуфляж и ботинки на неслышной подошве, вооружиться камерой и приготовиться к лучшему приключению в своей жизни: экстремальному материнству.

Часть 1

Дети, которым трудно себя «хорошо вести»

О каких детях эта книга

Если ребенок не спит по ночам, плюется едой, отказывается лечить зубы и сдавать кровь из пальца на анализ, если он по любому поводу обижается или бросается на других детей с кулаками, если на уроке он вскакивает с места и выкрикивает, окружающие традиционно думают, что этот ребенок плохо воспитан.

Однако в последние годы специалисты все чаще стали писать о том, что некоторым родителям действительно достаются более трудные дети, чем другим, и это заметно уже в грудничковом возрасте. Например, в марте 2016 года в одном из блогов газеты «Нью-Йорк таймс» появилась статья доктора медицины Перри Класс «С некоторыми малышами просто легче, чем с другими», а первая часть популярной книги доктора Стэнли Турецки «Трудные дети» так и называется: «Одни дети от рождения труднее других».

Впрочем, древние родители, которые давали своим малышам имена вроде «Неупокой», «Бессон», «Шумила», «Истома», похоже, тоже это знали по собственному опыту.

Что влияет на поведение ребенка?

Масса разных факторов.

Во-первых, наследственность. Нам достается комбинация самых разных генов с обеих родительских сторон. Гены определяют не только внешность ребенка, но и темперамент, и способности, и склонность к каким-то заболеваниям, и особенности характера, и реакцию на стресс.

Книга «Экстремальное материнство.

Счастливая жизнь с трудным ребенком» Лукьянова И В

Экстремальное материнство. Счастливая жизнь с трудным ребенком

У вашего ребенка проблемы с поведением и вниманием? Окружающие считают, что он невоспитанный и чересчур подвижный? Школа объявила ему войну, а вам иногда кажется, что вы сходите с ума? Эта книга может стать для вас источником утешения и вдохновения. Вы прочтете, каких воспитательных стратегий стоит придерживаться, как наладить диалог со школой, в чем состоят медицинские причины проблем «трудных детей» и многое другое. Отдельная глава посвящена душевному спокойствию мамы и способам справляться с повседневным стрессом.

Поделись с друзьями:

Издательство:
Никея

Год издания:
2017

Место издания:
Москва

Язык текста:
русский

Тип обложки:
Твердый переплет

Формат:
60х90 1/16

Размеры в мм (ДхШхВ):
215×145

Вес:
535 гр.

Страниц:
416

Тираж:
4000 экз.

Код товара:
891402

Артикул:
8948

ISBN:
978-5-91761-748-0

В продаже с:
22. 06.2017

Аннотация к книге «Экстремальное материнство. Счастливая жизнь с трудным ребенком» Лукьянова И. В.:
У вашего ребенка проблемы с поведением и вниманием? Окружающие считают, что он невоспитанный и чересчур подвижный? Школа объявила ему войну, а вам иногда кажется, что вы сходите с ума? Эта книга может стать для вас источником утешения и вдохновения.
Вы прочтете, каких воспитательных стратегий стоит придерживаться, как наладить диалог со школой, в чем состоят медицинские причины проблем «трудных детей» и многое другое. Отдельная глава посвящена душевному спокойствию мамы и способам справляться с повседневным стрессом. Читать дальше…

«Экстремальное материнство.

Счастливая жизнь с трудным ребенком» Ирина ЛукьяноваО чем эта книга

Вы прочтете, каких воспитательных стратегий стоит придерживаться, как наладить диалог со школой, в чем состоят медицинские причины проблем «трудных детей» и многое другое. Отдельная глава посвящена душевному спокойствию мамы и способам справляться с повседневным стрессом.

Для кого эта книга

В первую очередь для родителей, у чьих детей есть проблемы с поведением, вниманием, учебой, волей и самоорганизацией – в том числе детей с синдромом дефицита внимания и гиперактивностью. Для учителей и воспитателей детского сада, для всех, кто работает с детьми. А также – абсолютно для всех родителей, потому что здесь есть советы по важнейшим родительским темам — приготовление уроков, дисциплина, поведение в школе и дома и т. п.

Особенность издания

Книга основана на собственном профессиональном и личном опыте, ее автор — писатель и педагог Ирина Лукьянова — мама уже взрослого, а когда-то «гиперактивного» ребенка, к тому же более десяти лет она администрирует интернет-форум родителей «трудных» детей.

Об авторе

Ирина Лукьянова — журналист и преподаватель литературы в школе. Родилась и выросла в Новосибирске. Окончила Новосибирский государственный университет. С 1996 года живет в Москве. Печаталась в газетах «Собеседник», «Комсомольская правда», «Вечерний клуб», «Вечерняя Москва», журналах «Ломоносов», «Город женщин», «Story», «Русский мир», «Фома», «Нескучный сад», на порталах Милосердие.ру и Правмир.
С 2003 года администрирует форум родителей детей с синдромом дефицита внимания и гиперактивностью «Наши невнимательные гиперактивные дети».

http://nikeabooks.ru/books/nikea-semye/deti/ekstremalnoe-materinstvo-schastlivaya-zhizn-s-trudnym-rebenkom/

Экстремальное материнство.

Счастливая жизнь с трудным ребенком (E26061544)

У вашего ребенка проблемы с поведением и вниманием? Окружающие считают, что он чересчур подвижный? Школа объявила ему войну, а вам иногда кажется, что вы сходите с ума? Эта книга может стать для вас источником утешения и вдохновения. Ее автор Ирина Лукьянова – писатель и педагог, мама уже взрослого, а когда-то «гиперактивного» ребенка.

В книге вы прочтете о медицинских причинах проблемного поведения и воспитательных стратегиях, о том, как наладить диалог со школой и организовать домашнюю жизнь с «неорганизованным» ребенком. Отдельная глава посвящена душевному спокойствию мамы и способам справляться с повседневным стрессом.

ФИО Автора	Лукьянова Ирина Владимировна
Издательство	Никея
Язык	Русский
Возраст	16
Дата выхода	2018
Формат книги	EPUB, TXT, FB2.ZIP, TXT. ZIP, RTF.ZIP, A4.PDF, A6.PDF, IOS.EPUB, FB3, MOBI.PRC
Рейтинг	58240
Тип книги	Электронная книга
Операционная система	Android, IOS, Windows, MacOs

Способы доставки товаров

Сумма заказа до 1500 грн.

Доставка курьером по Киеву (50 грн.)

Если Вы оформили заказ до 09:00 в рабочие дни (понедельник — суббота), курьеры доставят его на протяжении дня с 15 до 20. Заказы оформленные после 09:00 в рабочие дни (понедельник — суббота), будут доставлены на следующий рабочий день. Заказы, которые оформлены в воскресенье и праздничные дни, будут доставлены в ближайший рабочий день.

Обращаем Ваше внимание, что в отдаленные районы Киева (Бортничи, Софиевская-Борщаговка, Петропавловская-Борщаговка, Чайка, Жуляны и т.д.) стоимость доставки 100 грн. Вы можете проверить ваш адрес и зону доставки по ссылке>

Доставка в отделение «Новая Почта» (от 28 грн. )

Стоимость доставки товаров «Новая Почта» регламентируется тарифами данной компании. В среднем по Украине составляет 35 грн., в зависимости от веса посылки и региона доставки.

Если Ваш заказ подтвержден до 16:00 в рабочие дни (понедельник — суббота), мы отправим его в тот же день . Заказы, подтвержденные после 16.00 или в выходные дни (воскресенье) отправляются в ближайший рабочий день.

Обращаем Ваше внимание, что все отправления автоматически возвращаются отправителю на 5 рабочий дней, с момента прибытия посылки на склад получателя.

Доставка оператором почтовой связи «Укрпошта» (35 грн.)

Доставки через оператора почтовой связи «Укрпошта» должны быть предварительно оплачены. Сроки доставки посылки данным перевозчиком составляет 2-5 дней. Обращаем Ваше внимание, отправка заказов осуществляется до 12:00 во вторник и пятницу.

Самовывоз (бесплатно)

Самовывоз книг Вы можете осуществить по адресу:

г. Киев, ул. Тампере 5 График работы самовывоза с 06 ⁰⁰ до 23⁰⁰ (без выходных)*.
г. Киев, ул. Пестеля 9 (при заказах от 100 грн.) График работы самовывоза с 10 ³⁰ до 18⁰⁰ (с Понедельника по Пятницу). Расчет только наличными. Видео как нас найти тут ->

Перед приездом обязательно дождитесь подтверждения Вашего заказа. Комплектация заказов на самовывоз происходит с Понедельника по Субботу. Заказы поступившие в выходные дни обрабатываются в первый рабочий день.

Сумма заказа свыше 1500 грн.

Бесплатная доставка любым из вышеперечисленных вариантов доставки

Обращаем Ваше ВНИМАНИЕ, что при выборе способа оплаты «наложенный платеж», комиссия перевозчика оплачивается клиентом отдельно. Так же, данное условие не распространяется на адресную доставку «Новой почты».

Экспресс — доставка за 1 час

Доставка на такси

После согласования времени подачи автомобиля и сопутствующих деталей доставки, выбранный товар доставляется по указанному адресу. Экспресс-доставка осуществляется после полной оплаты за товар в рабочее время ( с Понедельника по Воскресенье с 10⁰⁰ до 18⁰⁰).

Способы оплаты

Минимальная сумма для оформления заказа составляет 50 грн. Пожалуйста, учитывайте этот факт при выборе товаров в нашем магазине.

Наличными при получении товара

Вы оплачиваете при получении товара в офисе (самовывоз) или при заказе курьерской доставки по г. Киеву

Наложенный платеж

Наложенный платеж возможен при отправке товара через службу доставки «Новая почта». Мы отправляем товар без каких-либо предоплат. Вы осматриваете посылку на почте, и если это то что Вам нужно, оплачиваете получение товара. При выборе наложенного платежа, стоимость доставки увеличиваться на суму обратной пересылки денежных средств (данная комиссия взимается компанией «Новая почта»). Минимальная сумма заказа для оправки Наложенным платежом составляет 100 грн.

Оплата на карту Приватбанка или МоноБанка

После оформления заказа и выборе данного вида платежа, менеджер интернет-магазина проверяет наличие товара и отправляет клиенту информацию с реквизитами счета. В комментариях к платежу, для ускорения идентификации платежей, обязательно указывайте номер Вашего заказа, а также передайте нам информацию про факт совершения платежа любым удобным для Вас способом (эл. почта, viber).

Онлайн оплата платежными картами VISA, MasterCard

Оплата товара банковскими платежными картами VISA, MasterCard через безопасный сервис электронных платежей. Ваши данные надежно защищены системой шифрования, а обмен информацией производится по защищенным каналам, с использованием протокола https. Наш магазин не собирает и тем более не передает Ваши платежные данные третьим лицам. После оплаты, ваш заказ сразу передается на комплектацию и отправку.

Банковский перевод на расчетный счет

После оформления заказа и согласования наличия с менеджером магазина, Вам будет подготовлен счет на оплату с реквизитами для оплаты на наш текущий счет в банке.

Новое. Книги для родителей на интернет-аукционе Au.ru

Аннотация к книге «Экстремальное материнство. Счастливая жизнь с трудным ребенком»
О чем эта книга
У вашего ребенка проблемы с поведением и вниманием? Окружающие считают, что он невоспитанный и чересчур подвижный? Школа объявила ему войну, а вам иногда кажется, что вы сходите с ума? Эта книга может стать для вас источником утешения и вдохновения.

Для кого эта книга
В первую очередь для родителей, у чьих детей есть проблемы с поведением, вниманием, учебой, волей и самоорганизацией — в том числе детей с синдромом дефицита внимания и гиперактивностью. Для учителей и воспитателей детского сада, для всех, кто работает с детьми. А также — абсолютно для всех родителей, потому что здесь есть советы по важнейшим родительским темам — приготовление уроков, дисциплина, поведение в школе и дома и т.п.

Особенность издания
Книга основана на собственном профессиональном и личном опыте, ее автор — писатель и педагог Ирина Лукьянова — мама уже взрослого, а когда-то «гиперактивного» ребенка, к тому же более десяти лет она администрирует интернет-форум родителей «трудных» детей.

Об авторе
Ирина Лукьянова — журналист и преподаватель литературы в школе. Родилась и выросла в Новосибирске. Окончила Новосибирский государственный университет. С 1996 года живет в Москве. Печаталась в газетах «Собеседник», «Комсомольская правда», «Вечерний клуб», «Вечерняя Москва», журналах «Ломоносов», «Город женщин», «Story», «Русский мир», «Фома», «Нескучный сад», на порталах Милосердие.ру и Правмир.
С 2003 года администрирует форум родителей детей с синдромом дефицита внимания и гиперактивностью «Наши невнимательные гиперактивные дети».
,

От автора . Экстремальное материнство. Счастливая жизнь с трудным ребенком

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Эти новые книги воплотят в жизнь самые худшие послеродовые страхи

Где-то в , около 24 часов моих родов, я спросила мужа, думает ли он, что меня наказывают.

«Разве Вселенная этого не хочет? Ты думаешь, у меня не должно быть ребенка? »

Обещаю, в то время это имело смысл. После беременности, омраченной hyperemesis gravidarum (подумайте о утреннем недомогании, но весь день, в течение девяти месяцев), друзья и знакомые уверяли меня, что у меня, по крайней мере, будут гладкие роды, что обычно у меня либо плохая беременность, либо плохие роды — что такое шансы, что у меня будет и то, и другое? Но затем я наблюдал, шаг за шагом, как каждая часть моего плана родов пошла не так, пока я не обнаружил, что все ставлю под сомнение, пока я ждал, когда меня доставят в операционную для экстренного кесарева сечения, трубок в моей руке, спине и матке, пульс моего ребенка снижается. Я был истощен, бредил, бился.

Мои опасения развеялись, когда мой сын родился здоровым и попал мне на руки. Конечно, я знала, что это только начало новых трудностей, но, по крайней мере, послеродовой период казался мне знакомым. Это было основано на реалиях, с которыми я столкнулся: недостаток сна, застревание дома, забота о новорожденных. Моего мужа беспокоил простой акт заполнить часы младенцем, но я была уверена. Я помогала заботиться о своих младших братьях; Я сидела с ребенком годами. Я считал, что оставил дезориентирующие сверхъестественные страхи позади, с подсчетом ударов ногами, непостижимыми сонограммами и таинственными схватками.Я был неправ.

Три лучших триллера этого года — «« Толчок » Эшли Одрен,« Дом наверху »Джулии Файн и« Little Bandaged Days »Киры Уайлдер — обретают благодатную почву в новом материнстве. Используя хоррор-образы — злой ребенок, полтергейст и погружение в безумие — авторы раскрывают и усиливают самые страшные моменты послеродового периода. Доводя отчуждение, сомнения, стыд и паранойю этих молодых матерей до крайностей, авторы могут имитировать переживание этого страха: отчаянного, иррационального и всепоглощающего.Прочитав их даже спустя два года после материнства, я не могла не узнать себя и страхи, лежащие в основе каждого отдельного беспокойства, которое мучило меня: что-то не так с моим ребенком? Со мной что-то не так?

Для Блайт, новой мамы в The Push , невозможно отделить плохую мать от плохого ребенка; одно требует другого. Ее беспокоят обе возможности, когда ее муж Фокс предлагает им создать семью.Двойственное отношение Блайт к тому, чтобы стать матерью, неразрывно связано с происхождением плохих мам — ее бабушка оскорбляла свою мать, Сесилию; затем Сесилия бросила ее. Перед отъездом Сесилия предупредила: «Однажды ты поймешь, Блайт. Женщины в этой семье … мы разные. Тем не менее, она уходит, и вскоре она беременна. Из будущего, о котором пишет Блайт ( The Push написано как длинное письмо от Блайта к Фоксу), мы знаем, что она сожалеет о решении, хотя она понимает и ее, и готовность Фокса преодолеть свое сопротивление: «Мы все ожидаем иметь хороших матерей, жениться и быть хорошими матерями.

После рождения их дочери Вайолет Блайт сразу же подозревает, что что-то не так, либо с ней, либо с Вайолет. Она не чувствует связи с Вайолет, и Вайолет не любит ее. Никто не верит, что дела обстоят так плохо, как она говорит: ни Фокс, которая видит только счастливого ребенка, и измученную мать, которая настаивает, что если Вайолет сопротивляется Блайту, то это потому, что Блайт слишком встревожен. Не другие матери, которые хотят только хвастаться своими младенцами и настаивают на том, что они счастливее, чем когда-либо.И уж точно не свекровь Блайт, Хелен, которая не перестает напоминать Блайт, как ей повезло с Фоксом и Вайолет.

Кажется, Блайт наконец-то почувствует облегчение, когда Хелен придет на помощь в ту ночь, когда Фокс находится на рабочем мероприятии, и она станет свидетелем превращения Вайолет из воркующего ребенка в нечто чудовищное. Вайолет ведет себя хорошо, пока Блайт не уводит ее одну в ванну. Услышав крики, Хелен присоединяется к ним в ванной, чтобы предложить помощь.

«С ней все будет в порядке», — сказал я и крепко прижал Вайолет, чтобы удержать ее.Но ее зубы врезались в жир на моей щеке, прежде чем я смог отодвинуть лицо — она укусила меня. Я крикнул сквозь стиснутые зубы и попытался оторвать ее голову, но она была зажата слишком сильно. Твоя мать ахнула и раздвинула пальцами челюсть внучки. Она выхватила у меня Вайолет и сказала только: «Боже мой».

Но чувство оправдания Блайта — наконец, кто-то еще ужасается ее дочери! — длится недолго. Никакого внешнего признания плохого поведения дочери не приносит облегчения.Если, как она боится, Вайолет — зло, значит, это зло выросло внутри нее. Если с Вайолет что-то не так, то и с ней тоже? «Я была унижена», — говорит она, прежде чем «ни перед кем» извиниться. Даже у сочувствия Хелен есть предел: после того, как Вайолет засыпает, и когда они пьют вино, она берет Блайт за руку и «смягчается, как будто она внезапно признала, что все было хуже, чем она хотела верить». Мягкость жеста делает ее жесткую любовь — критику, замаскированную под совет — особенно резкой.«Смотри», — говорит она. «Никто не говорил, что материнство дается легко». Если Блайт ожидала иного, что ж, ее дело.

Конечно, ожидаемая сложность редко совпадает с реальностью. Испытания, о которых предупреждают матерей, будь то поп-культура, социальные сети или друзья и семья, выглядят почти карикатурно: мы видим взволнованную мать с взлохмаченными волосами, мешками под глазами, может быть, она вышла в несоответствующей обуви, и мы думаем, что мы понять, каким будет наше собственное истощение. Мы с нетерпением ждем памперсов, плача, постоянных звонков педиатру по поводу каждой сыпи или кашля.Если нам повезет, нас предупредят, что кормить грудью, вероятно, будет нелегко, и что легкая депрессия (также известная как «детский блюз»), скорее всего, наступит через неделю после родов. Но никто не сказал мне, что я могу бояться своего новорожденного. Что я могу провести эти первые дни дома с ним в состоянии горя, злясь на него как на нарушителя. Что я бы ненавидел каждого незнакомца, который сказал мне, что он был благословением. Что я буду плакать больше, чем он; что после месяца колик, после трех часов непрерывного плача, я клала его в кроватку, запиралась в ванной, включала душ и кричала.«Сейчас должно быть так тяжело», — сказал мой психиатр, когда я признался, что боюсь, что не смогу с этим справиться. «Каждый день похож на битву». И я подумал: Тогда почему мне никто не сказал?

Кто знает, помогло бы. Конечно, я бы чувствовал себя менее одиноким, то есть меньше боялся. «Я прочитала все книги», — пишет Блайт, вспоминая первые недели послеродового периода. «Я провел исследование. Никто не говорил о том, как просыпается после сорока минут сна на залитых кровью простынях со страхом предвидеть, что должно было случиться дальше.Я чувствовала себя единственной матерью в мире, которая этого не выдержит. […] Единственная мать, которая посмотрела на свою дочь и подумала: Пожалуйста. Уходите. «Легче ли эти мысли, когда ты знаешь, что они тоже были у других?

Мне повезло. Колики прошли, и ребенок, который первые полгода прожил несчастным, теперь (по большей части) радость. Блайт не повезло. Чем старше становится Вайолет, тем страшнее она кажется, и поэтому у Блайт возрастает необходимость скрывать свое беспокойство.После намка на счастье в свой первый день рождения Вайолет с удвоенной силой регрессирует. Она перестает спать. Она кричит, пока не задохнется. Ей «не хватает сладости, присущей другим детям ее возраста». Блайт преуменьшает это среди других родителей, соглашаясь («как я должен был»), что «моменты между хаосом восполняли все остальное». Она сохраняет лицо. «Я не хотела быть матерью с таким ребенком», — говорит она, но она не так боится трудностей, как боится порицания. Учителя Вайолет обеспокоены ее склонностями к насилию, но Фокс отвергает такую возможность, так же как он отвергает любые опасения Блайт, что их дочь ненавидит ее или что она способна на жестокость.Две тревожные смерти создают раскол в семье: страх Блайт становится навязчивой идеей, и ее поглощает потребность заполучить кого-нибудь — кого угодно! — верить в то, что она думает, что знает. В процессе она теряет все.

Предоставлено Penguin Random House, HarperCollins и Pan Macmillan

Где Блайт боится Вайолет, Главный герой «Дом наверху », Меган, боится себя.Через несколько часов после родов она приветствует свою новенькую дочь Клару предупреждением: «[Это] начало вашей жизни как женщины. Вам сказали, что вы не могли видеть то, что были уверены в том, что видели ». Она только что стала свидетельницей того, как Клара потянулась к окну больницы, за которым висит воздушный шарик с улыбающимся лицом, но «все книги» настаивают, что глаза Клары не могут видеть впереди более чем на 3 фута. Мать Меган отмахивается: «Ты в бреду», — говорит она.

По мере того, как день прогрессирует и становится все более хаотичным, воздушный шар становится все более угрожающим.Меган спит и не спит, гости приходят по очереди, медсестры заходят, подталкивают ее и уходят; все это время она зацикливается на его лице, «прижата к стеклу, с приплюснутыми чертами . .. глазами-полумесяцами, слишком большим носом. … Воздушный шар смеялся над нами ». Тревожно, но совершенно страшно, когда Меган, наконец, просит мать избавиться от него, но обнаруживает, что ее мать не видит воздушный шар, на который смотрит Меган.

Меган не может найти подтверждения, но и не может найти помощи.Она попадает в бессвязный мир, который начинается еще в палате послеродового восстановления.

Так начинается погружение Меган в безумие, размытие реального и воображаемого, поскольку она поглощается своей верой в то, что она подружилась с призраком Маргарет Уайз Браун (автор детских классических произведений, таких как Goodnight Moon ), которая переехала в здание с призрак ее бывшего любовника Майкла Стрэнджа. Как Одрейн со страхом Блайт перед Вайолет, Файн доводит нестабильность Меган от ожидаемого до крайности. То, что начинается с общего дискомфорта в ее новом теле — примерка теперь уже слишком обтягивающего платья, которое она раньше любила, она думает: «Забавно, как вещи, которые когда-то заставляли меня чувствовать себя так, как я сейчас, сделали прямо противоположное» — вскоре трансформируется. в опасную диссоциацию. Она выходит из кухни и, возвращаясь, обнаруживает, что газ течет из плиты, не помня, что включила конфорки. Она выходит на балкон, чтобы отдохнуть в 4 часа утра, но не может вернуться, оставив Клару одну в квартире. Как заперлась дверь изнутри? Она обращается за советом на форумы мам, только чтобы найти сообщения, написанные непосредственно ей с тревожным знакомством.Обсуждала ли она этого нового соседа, которого по какой-то причине никто не мог видеть? Называла ли она когда-нибудь свое имя?

Кто мог обвинить Меган или любую новую мать в том, что они сомневались в ее здравом уме? На каждом шагу ей говорят, что то, что, по ее мнению, происходит, на самом деле не происходит, что она на самом деле не чувствует того, что чувствует. Меган несчастна («Я потерялась», — говорит она сестре. «Это намного сложнее, чем я думала»), но когда она пытается объяснить это, она встречает только настойчивое утверждение, что на самом деле она не: «Вы будете скучать в эти дни», — говорят матери на досках объявлений, детские книги, женщины, которые прошли через все это, которые знали.«Меган не может найти подтверждения, но и не может найти помощи. Она попадает в бессвязный мир, который начинается еще в палате послеродового восстановления. Борясь с грудным вскармливанием, Меган смотрит на одну из медсестер за ясностью, но уходит более смущенная. Один совет противоречит другому; медсестра противоречит сама себе. «Я не поняла, — вспоминает Меган. — Разберемся ли мы, или нам понадобится ее помощь? Насколько это было инстинктом, когда мы вдвоем копались в воде в поисках воздуха? Чего я должен был бояться? »

Ее слова находят отклик.В больнице, где молоко еще не вырабатывается — обычное последствие кесарева сечения, еще одна вещь, которую я должен был знать — мне сказали просто продолжать сцеживать молоко каждый час, чтобы молоко поступило достаточно скоро. Но этого не произошло. В течение нескольких дней этого не происходило. Мы дополнили формулой; одна медсестра сказала нам ограничить моего сына до 4 унций за раз; следующий сказал нам следовать его репликам. Я продолжал качать, выпуская всего лишь унцию за раз; тем не менее, все медсестры и доктора говорили мне, что я должен испытывать обратное. Все это время мой сын кричал.Почему никто не мог видеть то, что видел я? Почему бы никому не помочь? Когда одна медсестра, наконец, взяла его на руки и поняла, что что-то не так — «Этот ребенок голодает», — сказала она в шоке, а затем принесла нам донорское грудное молоко — мое чувство признательности было недолгим. Пройдут месяцы, пока врачи будут уверять меня, что проблема, свидетелем которой я стал, не возникает, что решение, которое я пробовал несколько дней , должно сработать.

Есть так много способов заставить человека сомневаться в самом их существовании, кричать, но никогда не слышать.Когда Меган застряла на балконе, она пытается позвать на помощь, но безуспешно. «Почему мой голос все еще был таким тихим?» она задается вопросом. Позже, когда она пытается сказать своему соседу, что наверху переехала незнакомая новая женщина, она направляет его к двери, мимо которой он скользит. Она сбита с толку: «Он не слушал. Господи Иисусе, почему бы никому не послушать? »

Не случайно, что дезориентация Меган идет в ногу с ее паранойей по поводу безопасности Клары. В первый раз, когда Меган находит сообщение на форуме, адресованное ей, это кто-то уличил ее в незначительном проступке вопреки популярным советам: «Меган, ты хотела поставить бутылку в микроволновку?» — спрашивает незнакомец, когда она решает, что у нее нет сил ждать, пока смесь Клары нагреется в кипящей воде.Когда Меган наконец идет выпить впервые после родов, она просит свою новую подругу Маргарет присмотреть за ней. Она обучает Маргарет едой и инструкциями, но когда она возвращается, Клара остается одна. Она в ужасе и осознает серьезность ситуации: все представляет собой потенциальную опасность, но она не может доверять себе, чтобы определять уровни опасности. За любым решением относительно новорожденного скрывается страх, что вы приняли безобидный выбор за фатальный. Тем не менее, чтобы функционировать, она должна принимать решения.Она произвольно решила, что один призрак в безопасности, а другой опасен, но различие не имеет значения: в любом случае она оставила своего ребенка в квартире одну. Призраки только начались.

Эти страха — перед ребенком, перед самим собой — основаны на изоляции. В сериале « Little Bandaged Days » Эрика отличается от Блайт и Меган тем, что она не новая мама; она рожает второго ребенка (обозначается буквой «Б», а ее старшая дочь — буквой «Е»).Но ее переживание отчуждения и последовавший за этим психический срыв звучат знакомо. Ее муж, «М», согласился на новую работу в Женеве, и она стала недавно домработницей в стране, которую она не знает, в окружении языка, которого она не понимает, с мужем. на несколько недель в командировках.

Когда она с детьми выходит в мир, она более или менее невидима. Она улыбается женщине, которую встретила накануне, но не получает признания: «Если она видела меня, то не показывала этого.«Она не может общаться с другими взрослыми, и это не больше, чем хлопот, пока она не потеряет ключи в парке. «Я не могла спросить других людей в парке, что случилось», — говорит она. «У меня не было слов. … Я поставил себе задачу выучить слово «помощь».

Она теряет важные вещи (после того, как пролезла через окно, чтобы вернуться в квартиру, она видит ключи, которые, как она была уверена, она принесла в парк, ждут ее на кухонном столе), и она находит вещи, которые не помнит, что покупала.Проведя день с детьми, она обнаруживает в своей сумке дюжину трамвайных билетов. Она не просто теряет счет времени; она теряет время . «Я не мог вспомнить, чтобы останавливаться у билетного автомата. Я не мог припомнить, чтобы в сумке были длинные цепочки бесполезных билетов. Она отдаляется от своего окружения и, следовательно, от своей реальности, и ей некому отвести ее назад.

Невозможно указать точный поворотный момент; вместо этого происходит постепенное стирание идентичностей: ее работа, ее друзья, ее муж, ее жизнь, ее рассудок.

Вскоре она начинает подвергать своих детей реальной опасности. Она засыпает на кушетке, держа на руках младенца B, и просыпается в ужасе от того, что обнаруживает его наполовину на груди, наполовину на подушках, так близко к смерти от удушья: «Это было так, как если бы я свесила его маленькое тело с края кровати. овраг », — вспоминает она. Пока Э и Б спят, она принимает душ, но не может перестать думать о чашке горячего кофе, оставленной на столе.Она впадает в состояние фуги и приходит в себя с синяками на руках и лице и находит открытые бутылки с таблетками, в которых разбросано их содержимое. Как и в случае с Меган в « Дом наверху », одна из этих ситуаций явно более опасна, чем другие, но предоставленная ей самой, Эрика не может ее разобрать: «Должна ли я теперь беспокоиться о чашке кофе или о чашке кофе». таблетки? Было ли что-то еще, чего я не могла увидеть? Какая-то катастрофа, которую я не мог себе представить? » Она смирилась, беспомощная перед миром потенциальных угроз.

Через историю Эрики вплетено второе повествование: неназванная женщина, содержащаяся в чем-то похожем на тюрьму, допрашивается властями, которые хотят понять, почему она совершила какой-то ужасный поступок, о котором мы не подозреваем. Можно с уверенностью предположить, что эта женщина — Эрика, в не столь далеком будущем, когда она совершит со своими детьми что-то ужасное. Читатель ожидает раскрытия, пока заблуждения Эрики нарастают, а ее поведение становится все более беспорядочным. Боится выходить из квартиры. Она копит гниющие фрукты.Она спит на полу, убежденная, что кто-то пытается ворваться. Би просыпается от сна, «покрытая маленькими красными отметинами, роем крошечных укусов или поцелуев», но она не знает, как они туда попали. Прерывистые возвращения М еще больше погружают ее в паранойю. Когда он рядом, все кажется прекрасным, за что она благодарна, но все же «внутри я почувствовала себя немного скользкой, как будто то, что было настоящим, не оставалось верным и неизменным из одного дня, из одной минуты в другой».

Сближение этих двух рассказчиков кажется неизбежным, цельным, даже — так легко Уайлдер изображает распад личности.Невозможно указать точный поворотный момент; вместо этого происходит постепенное стирание идентичностей: ее работа, ее друзья, ее муж, ее жизнь, ее рассудок. Напряжение достигает леденящей кровь кульминации и неоднозначного заключения. Уайлдер приводит нас в замешательство Эрики, никогда не останавливаясь на том, что реально, а что нет. В той или иной степени Одрен, Файн и Уайлдер сопротивляются аккуратным концовкам. Как и любой хороший ужастик, книги дразнят возможность того, что худшее еще впереди. И разве это не самый страшный аспект каждой из этих историй? Как пишет Уайлдер: «Каждая минута способна принести такие ужасные вещи.”●

Шейла Хети принимает важное решение в вопросе «материнства»

Она может быть раздражительной из-за того, что она считает своим отказом. «Я всегда думала, что мои друзья и я переезжаем в одну и ту же страну вместе, в бездетную страну, где мы будем делать миллион вещей вместе навсегда», — пишет она. Это поразительно детское видение взрослой жизни, и, как ребенок, Хети выражает свое разочарование и страх остаться позади, устраивая своего рода истерику.«Я возмущена зрелищем всего этого разведения, которое я рассматриваю как отказ от живых — недостаточную любовь к остальным из нас, миллиардов уже живых сирот», — пишет она. Хети не сирота в буквальном смысле слова — оба ее родителя еще живы, и есть что-то резкое в том, чтобы публично топать ногой и заявлять о том, что ей нужно внимание. Но она чувствует себя брошенным ребенком, и поэтому ведет себя как ребенок. Ей не приходит в голову, что ее подруги-матери, застрявшие дома, слишком напряженные и недосыпающие, тоже могут чувствовать, что она ею пренебрегает.

В «Исповеди» Августин ломает голову над фразой из первой главы Бытия: «Плодитесь и размножайтесь». Бог только что создал мужчину и женщину, Адама и Еву; теперь Он приказывает им воспроизводиться. Однако деревья, растения и звери земные также плодотворно размножаются, не получив никаких особых благословений или заповедей. Августин заключает, что Бог, должно быть, говорит метафорами. «Плодотворный» применительно к человечеству не означает только физическое воспроизводство; он относится к «процессу умственного зачатия», способности людей учиться и рассуждать, и, таким образом, создавать больше знаний.

Heti приходит к аналогичной идее. В какой-то момент, думая о многодетных родителях, она пишет, что «эгоизм деторождения подобен эгоизму колонизации страны — оба несут в себе желание запечатлеть себя в мире и преодолеть его своими ценностями и своими ценностями. ваше изображение. » В спорной игре в пинг-понг, в которую она играет против самой себя, Хети может безудержно метаться с одной стороны на другую, и эта идея о родителях-колонизаторах кажется немного сумасшедшей — пока вы не вспомните об обещании Бога сделать потомков Авраама «такими, как многочисленны, как звезды на небе.Еврейка Хети использует библейские мотивы во всем своем романе (фаворит — борьба Иакова с ангелом), а ее язык, обычно простой и свободный, может местами приобретать тон повышенной торжественности Ветхого Завета. «По твоему образу» — это явный отголосок Книги Бытия; в другом месте она ссылается на «тоску по святой завершенности в образе ребенка», как если бы она воображала себя одной из тех бесплодных библейских матерей, которые отчаянно просят Бога благословить их утробы. У вас возникает ощущение, что Хети желает, чтобы, как пророк, она могла получить четкую команду от божественного, наставляя ее, что делать.Но, возможно, она уже это сделала. «Моя религиозная кузина, которая ровесница мне, у нее шестеро детей», — пишет Хети. «А у меня шесть книг. Может быть, между нами нет большой разницы, просто есть малейшая разница в нашей вере — в том, какие части себя мы чувствуем призванными распространяться ».

Это романтическое чувство художественного призвания находится в центре романа Хети. В «Как должен быть человек?» Шейла пережила мучительный писательский кризис, когда она пыталась закончить пьесу, заказанную несколько лет назад небольшой труппой феминистского театра, которую она намеревалась «спасти мир». «Эта благородная цель нелепа, но и воодушевляет; зачем вообще писать, если не по максимально возможным ставкам? В реальной жизни Хети закончила пьесу, которая доставила ей столько хлопот. Он под названием «Все наши счастливые дни глупо» был выпущен в Торонто в 2014 году, а в следующем году — в Нью-Йорке, где я случайно увидел его. Он был близок к пантомиме, сильно стилизован и труден для расшифровки, странная противоположность почти анархически-натуралистическому роману, описывающему его мучительное создание. Пьеса не спасла мир, но, наряду с успехом «Как следует быть человеку?», Похоже, спасла Хети.

В «Материнстве» Хети больше не замученная художница, с тревогой гадающая, правильно ли она использует свой талант. Она почти обескураживающе счастлива и продуктивна — можно сказать, плодородна. Письмо наполняет ее чувством радости и целеустремленности. Она описывает полдень в одиночестве дома, «расхаживая в солнечном свете перед своей лекцией в 4:30, осознавая, как много писаний дала мне, и чувствуя себя настолько удачливым, что эта страсть была моей — прямо здесь, в центре моей жизни. И когда пишешь, никогда не бывает одиноко, подумал я, это невозможно — категорически невозможно — потому что письмо — это отношения.Вы находитесь в отношениях с какой-то силой, которая более загадочна, чем вы сами ».

Хети теперь видит свое искусство не как способ спасти мир, а как способ удовлетворить и сопровождать себя, и этим отношениям угрожает перспектива материнства. Ходить на солнце в середине дня, беспечно не зная, что время пролетает, — привилегия, предназначенная для бездетных, как не танцевать до четырех утра или сходить в кино в любой момент. Конечно, многие писатели — матери.Но письмо зависит от накопления времени, от установления границы (часто дома) между собой и непосредственным миром, чтобы побывать в отдельном мире в уме. Мать должна быть всегда доступной. Писателю нужно закрыть дверь.

В ряде книг и эссе за последние годы исследуется напряженность между этими двумя идентичностями, и их достаточно, чтобы вселить страх в сердце любого писателя, задумывающегося о материнстве. Есть бодрящие мемуары Куска, которые спустя почти двадцать лет после публикации все еще читаются и активно обсуждаются женщинами-писателями, у которых есть дети или которые собираются завести их; и есть роман Дженни Оффилл 2014 года, «Dept.спекуляции », главный герой которой в молодости мечтал стать« чудовищем искусства », живущим только своей работой, а теперь вместо этого поглощен материнством. (И Куск, и Оффилл снабдили книгу Хети восхитительными аннотациями.) В пугающе честном эссе под названием «Мать, писательница, чудовище, горничная», опубликованном в 2016 году в женском онлайн-журнале Vela, писательница Руфи Торп описывает ум: ошеломляющее истощение от отсутствия уединения дома, без времени или места для себя. Она — тело, от которого зависит ее младенец.Она даже не может найти в себе силы читать; как она могла писать? «Я ненавижу быть женой?» — спрашивает она себя. «Я ненавижу быть матерью?» Она всем сердцем любит своего мужа и своих маленьких детей. «И все же я совершенно несвободен».

«Как еще я мог бы держать солнечные панели на солнце весь день?»
Снова это роковое слово. Но возможно ли, что свобода переоценивается как в жизни, так и в искусстве? Куск говорит, что в материнстве она «нашла понятие искусства и выражения гораздо более вовлекающим и необходимым, гораздо более человечным в своем стремлении к рождению и созиданию, чем я когда-то.Хети, со своей стороны, признает, что «отсутствие ребенка позволяет скатиться к бездействию, к упадку, когда ничего не делает, кроме как сидеть перед компьютером и печатать слова». В самом деле, в том, как «Материнство» подробно обходит одни и те же вопросы версиями одних и тех же аргументов, есть вялое, потакание своим желаниям. Большая часть романа напоминает дневник без дат; есть смутное ощущение времени, но сколько? («Я только что прочитал дневник год назад, и он мог быть написан сегодня.Ничего кроме Ничего не изменилось! Как безумно! »Хети пишет в конце романа — чувство, которое будет знакомо ее читателям.) Наряду с событиями своей повседневной жизни, Хети записывает сны, пахнущие загадочной символикой, и сообщает о результатах импровизированного эксперимента. чтение Таро, воспроизведение мрачных образов самих карт. Она пытается проанализировать экстремальные изменения ее эмоций и поведения во время менструального цикла, чтобы назвать определенные разделы своей книги после их фаз («Овуляция», «ПМС», «Кровотечение»), сообщает о своих экспериментах. с антидепрессантами и беспокоит ее все более бурные отношения с Майлзом, который становится непокорным и бесполезным, пока Хети пытается решить свою дилемму.(Как ни странно, они не используют противозачаточные средства, что добавляет драме легкомысленное измерение русской рулетки.) Он похож на фото-негатив стереотипного гетеросексуального партнера-мужчины: он хочет, чтобы его женщина жила для своего искусства, а не для детей — чудесно поддерживающая позиция, пока это не так.
Страх — последнее табу американского материнства?
Менкедик — опытный рассказчик, и ее рассказы о женщинах, принадлежащих к разным социально-экономическим и расовым группам, демонстрируют, как мало общество может предложить матерям. Один сказал Менкедику, что она «всего боится»; другая носила утяжелители до лодыжек, чтобы не ходить во сне и не причинять боль своему ребенку; еще одну поместили на 72 часа в психиатрическую палату, предназначенную для людей, проходящих детоксикацию от наркотиков, потому что ее больше некуда было поместить. Никто не получил должной помощи, пока не нашел ее сам или не достиг опасного уровня тревоги.
Послеродовое беспокойство Менкедик началось с одержимости мышиными фекалиями, которые наполнили ее «горячим покалыванием от ужаса».Тревога переросла в боязнь токсинов — пищевых консервантов, глифосата, свинца. «Вся моя жизнь была похожа на задержку дыхания», — пишет она. И все же ей потребовалось два года, чтобы, наконец, поставили диагноз тяжелой формы остеоартрита. «Я не могла отделить это от набора« нормальных », культурных, медицинских и социальных моделей поведения, подходящих для нового материнства. «Я не могла провести черту, где мой страх перешел на более темную территорию болезни», — говорит она.
Тем не менее, она меньше заинтересована в изучении границы между тем, что «нормально», и тем, что болезнь, чем в том, чтобы показать, как страх и тревога долгое время использовались как инструменты подавления — часто так называемыми экспертами — для полиции, обвинения и молчания матерей повсюду. история.«Страх — это главное средство, используемое для принуждения женщин к определенным социальным стандартам как к матерям», — пишет она. «Ставить под сомнение страх — значит подвергать сомнению все, весь институт американского материнства».
Ее обширное повествование затрагивает все, от нейробиологии до политики и психологии, и отражает то, на что похоже беспокойство: начинается в одном месте, а затем распространяется и распространяется, пока не окрашивает все, как пятно. Мы узнаем о взглядах древнего мира на материнство как на источник силы, неразрывно связанный с войной, смертью и голодом.Нам рассказывают, как мозг матери приспосабливается и увеличивается в размере после родов, особенно в областях, связанных с обработкой эмоциональных реакций, что приводит к повышенной внимательности к стимулам, таким как звук детского плача. Менкедик борется с наследием рабства и его следами на телах чернокожих женщин, которые сегодня в три-четыре раза чаще умирают от причин, связанных с беременностью, и имеют вдвое или втрое шансы развития послеродовой депрессии. Она занимается психоанализом и истерией; ведьмы и акушерство; истоки социального обеспечения и создание Закона о социальном обеспечении; принудительная стерилизация и рост американского евгенического движения.
Вы можете понять, почему Менкедик в своих признаниях признает, что она беспокоилась, что книга будет «слишком большой». Иногда это так — ее разрозненные нити иногда кажутся отступлениями, а иногда не могут быть согласованы, — но чаще всего это величие является достоинством. Вы не найдете рецепта для перемен. «Обычное безумие» мало что предлагает решений. Она пишет, что цель Менкедика — озвучить истории, которые долгое время подавлялись или игнорировались.
На третий день рождения дочери Менкедик плачет, лежа рядом с ней.«Для нее, но больше, я думаю, для себя: для стойкости, о которой я даже не подозревал».
В этом сюрреалистическом романе о материнстве мама медленно превращается в кровожадную собаку
Написано Бриенн Уолш, CNN
Держим вас в курсе, Культурная очередь представляет собой непрерывную серию рекомендаций для своевременных книг для чтения, фильмов для смотреть и подкасты и слушать музыку.
Когда Рэйчел Йодер намеревалась написать книгу о всепоглощающем гневе, одиночестве и любви, которые она чувствовала в первые дни материнства, она хотела понять потерю идентичности, которая сопровождала ее двухлетний перерыв в работе.Но она также хотела немного повеселиться.
Таким образом, вместо традиционного повествования, основанного на ее собственном опыте, Йодер создала «Ночная сука», роман о женщине, которая, бросив свою карьеру художника, чтобы стать домохозяйкой, замечает, что ее тело претерпевает тревожная трансформация с отчетливо собачьими качествами.
По этой истории уже идет работа над экранизацией, в которой Эми Адамс сыграет роль мамы, меняющей форму, подтвердил публицист книги.
Автор Рэйчел Йодер хотела выйти за рамки обычного повествования, основанного на ее собственном опыте матери. Кредит: Натан Биль
«Написание книги, в которой мама превращается в собаку, — ужасная идея, — сказал Йодер со смехом в телефонном интервью. «Мне нравилось спрашивать себя:« Сможешь ли ты справиться с этим? »»
Ночная сука — которая днем просто «Мать» — сначала замечает, что ее тело меняется, когда на спине вырастает клочок шерсти. ее шеи. Вскоре за ним следуют заостренные клыки и хвост.Ее муж, незадачливый «хороший парень», который пять дней в неделю путешествует по работе, отрицает, что изменения — это нечто большее, чем чрезмерная реакция со стороны его жены.
Но начинают происходить и более странные вещи. В гости к маме приходят три собаки, и она хорошо понимает их язык. Ее обоняние и вкус обостряются и становятся подавляющими, заставляя ее наедаться сырым красным мясом. Когда она с собаками, Nightbitch свободна. И хотя она теряет возможность играть со своим сыном в , похоже, это единственный раз, когда она может оставить позади бремя семейной жизни и насладиться материнством. Стать собакой также помогает ей воссоединиться с ее идентичностью как художника.
«Мать как разрушитель»
Йодер писала роман короткими рывками по выходным, пока ее муж смотрел их семилетнего сына. Повествование быстро перешло к сюрреалистической территории.
«Я действительно работал с этими архетипами матери, отца и ребенка и смотрел, как персонажи как воплощения идей разыгрываются в истории», — сказал Йодер.
Актриса Эми Адамс станет матерью, ставшей одичавшей собакой на киноэкране.Предоставлено: Mark Ralston / AFP / Getty Images
Главный герой Йодера присоединяется к длинному ряду женских персонажей — в классической мифологии и фольклоре, а также в современной культуре — которые выходят за рамки обыденного благодаря своим необычным силам, включая Морриган, кельтского персонажа. богиня войны, которая могла принимать облик любого животного, и Ванда Максимофф из «WandaVision», которая справляется с болью утраты, проявляя идиллическую альтернативную реальность. На пике своих способностей Nightbitch, собачий охотник, не обязательно находит счастье, но вместо этого находит что-то более примитивное — удовольствие от убийства.
«Меня поразила поэтическая симметрия материнства, когда вы буквально создаете новую жизнь», — сказал Йодер. «Нам так нравится этот образ, но что происходит, когда вы исследуете его с другой стороны? Не мать как создательница, а мать как разрушитель?»
В мире, где матерей хвалят за то, что они вернулись к своему весу до беременности, через несколько месяцев после родов и публикуют в Instagram изображения своих детей, которые развивают естественные науки и математические навыки, прежде чем они смогут ходить, «Nightbitch» — вопиющее напоминание о том, что совершенство — это не только недостижимо, но и едко.
«Мы обращаемся к другим мамам, чтобы узнать, что правильно и как нам следует взаимодействовать с нашими детьми», — сказал Йодер. «И по моему собственному опыту, материнство в большинстве случаев выглядело пустым или недостоверным для той мамы, которой я хотела быть».
Не все женщины хотят — или могут — избавиться от шаблона современного материнства, чтобы стать более дикими версиями самих себя. Но «Nightbitch» действительно приносит, по крайней мере, комическое облегчение для мам и действительно любого, кто чувствует себя в ловушке роли, предписанной для них обществом.
Добавить в очередь: Больше диких женщин
Прочтите: «Миграции» Шарлотты МакКонаги (2020)
Действие романа МакКонаги происходит в будущем, когда вымерло 80% животных Земли, включая большинство птиц. Фрэнни Стоун, ирландка, полна решимости проследить за последней миграцией полярных крачек. Хотя она человек, некоторые из ее импульсов — например, ныряние в холодные воды Норвегии — заставляют задуматься, несет ли она волшебную кровь от своих предков.
Смотреть: «Женщина под влиянием» (1974)
Этот фильм 1974 года, написанный и снятый Ником Кассаветисом, рассказывает о женщине, чья неспособность вписаться в общество заставляет других думать, что она психически больна. Поразительно то, как Мэйбл Лонгетти, которую изображает Джена Роулендс, свободно и открыто играет со своими детьми; это напоминает то, как мать в «Nightbitch» наконец-то наслаждается материнством, когда она позволяет себе отойти от правил и ожиданий.
Прочтите : «Новая дикая местность» Дайан Кук (2020)
В рассказе о мрачном будущем, в котором большая часть мира является загрязненным мегаполисом, Кук представляет группу людей, которые добровольно возвращаются к охотнику. государство собирателей в последней оставшейся пустыне.Мать в книге, которая должна стать несколько одичавшей, чтобы выжить, будет родственной душой Матери в «Ночной суке».
Смотреть: «Песнь моря» (2014)
Этот мультсериал, номинированный на «Оскар», рассказывает историю 10-летнего ирландского мальчика по имени Бен, чья немая младшая сестра Сирша — селки — мифическое существо. способный трансформироваться в печать. Повествование, захватывающее независимо от вашего возраста, исследует не только то, что вы приобретаете, когда можете менять форму, но и то, чем вы должны пожертвовать, чтобы сохранить свою силу.
Вид: Рисунки Ванессы Бэрд
Живущая в Норвегии художница Ванесса Бэрд создает беспорядочные веселые рисунки интерьера своей квартиры, где она живет со своей пожилой матерью и тремя детьми-подростками. Полные наготы, шуток и беспорядка, они правдиво смотрят на хаос материнства.
Дизайн материнства | MIT Press
Более восьмидесяти рисунков — знаковых, архаичных, банальных и табуированных — которые определили арку человеческого воспроизводства.
Хотя рождение часто приносит большую радость, рождение детей — занятие сложное. Созданные объекты, которые нас окружают, когда дело доходит до менструации, контроля рождаемости, зачатия, беременности, родов и раннего материнства, различаются так же странно, беспорядочно и драматично, как предполагают стереотипы. Эта умная, богатая изображениями, модная и ориентированная на дизайн книга исследует более восьмидесяти дизайнов — знаковых, концептуальных, архаичных, захватывающих, эмоционально заряженных или просто странных, — которые определяли отношения между людьми и младенцами в прошлом век.
Каждый объект рассказывает историю. В ярких изображениях и привлекательном тексте « Designing Motherhood » раскрывает захватывающие истории дизайна и реального использования объектов, которые формируют наш репродуктивный опыт. Авторы исследуют переноски для младенцев, от Snugli до BabyBjörn, и (повторное) открытие разнообразных традиций ношения младенцев; юбка с завязками на талии, которую, как известно, носит беременная Люсиль Болл на тележке I Love Lucy , она необходима для маскировки и постепенной нормализации публичной беременности; домашний комплект для беременных и его угроза авторитету мужчин-гинекологов; и более.Запоминающиеся изображения, в том числе исторические объявления, найденные фотографии и рисунки, иллюстрируют решающую роль, которую дизайн и материальная культура играют в репродукции человека.
Книга содержит пролог Эрики Чиди и предисловие Александры Ланге.
Соавторы
Луз Аргета-Фогель, Зара Аршад, Нефертити Остин, Джулиана Роуэн Бартон, Линдси Бил, Томас Бити, Кейтлин Бич, Марисела Бесерра, Джоан Э. Бирен, Меган Брандоу-М. Баллер, Хиа ДеВольф Баузер, Софи Кавулакос, Миган Дайглер, Анна Доди, Кристин Додсон, Хенрике Драйер, Адам Дубровски, Мишель Миллар Фишер, Клэр Дион Флетчер, Текара Гейни, Люси Галлун, Анджела Гарбс, Джуди С.Геллес, Шошана Батья Гринвальд, Роберт Д. Хикс, Porsche Holland, Андреа Гомер-Макдональд, Алексис Хоуп, Малика Кашьяп, Карен Клейман, Натали Лира, Девора Л. Маррус, Джессика Мартуччи, Саша Майер, Бетси Джослин Митчелл, Маркинг Митчелл, Джинджер Митчелл , Эйдан О’Коннор, Лорен Даунинг Питерс, Николь Пихема, Элис Роустхорн, Хелен Барчилон Редман, Айрика Рокфеллер, Джули Роделли, Рафаэла Розелла, Лоретта Дж. Росс, Офелия Перес Руис, Ханна Райан, Карин Сатром, Тэхан Смит, Оркан Стефани Тиллман, Сандра Оярцо Торрес, Малика Верма, Эрин Вайсбарт, Деб Уиллис, Кармен Винант, Брендан Виник, Флаура Коплин Уинстон
Материнство в литературе
Дейл Салвак, автор книги «
писателей и их матери»
Матери были в центре внимания многих художественных произведений на протяжении всей истории литературы.
Писатели могут уважать или противостоять, уважать или анализировать, отвергать или принимать их, но бесчисленное количество страниц было написано в попытке понять их. Каждая женщина по-разному реагирует на тяготы материнства. Судьба каждой была связана с конкретным мужчиной. Каждый отражает социальные реалии времени и места автора.
Знаменитый пример связи между матерью и ребенком изображен в ветхозаветной книге Царств (3: 16-28), в которой рассказывается история двух проституток, родивших сыновей.Один младенец умирает, и его мать меняет своего мертвого ребенка на другого. Оба претендуют на право собственности, и аргументы передаются Соломону, царю Израиля, для разрешения. С мечом в руке он провозглашает: «Разрежь живого ребенка пополам». Одна женщина умоляет: «Пожалуйста, отдайте ей живого ребенка, только не убивайте его». Другой остается стойким: «Разрежь его пополам». Из их ответов Соломон узнает истину: «Отдайте ребенка первой женщине. Она его мать ». Благодарная мать выходит с младенцем на руках. Этот архетипический рассказ, богатый подтекстом жестокости и эгоизма одной матери и любви и самопожертвования другой, раскрывает две крайности материнства, которые с тех пор авторы переработали. Польская героиня Софи должна принять аналогичное решение о том, кого спасти в фильме Уильяма Стайрона « Sophie’s Choice ».
В классической литературе мы находим несколько хороших матерей, главным образом потому, что боги, сами аморальные, наказывают трагических женщин, подвергшихся жестокому обращению со стороны мужчин. Медея Еврипида убивает двоих своих детей, потому что ее муж, Ясон, оставляет ее ради принцессы.Эсхил изображает Клитемнестру, которая убивает своего мужа Агамемнона, когда она узнает, что он принес в жертву богам их дочь Ифигению. Шекспир создает несколько суррогатных матерей, которые поддерживают и защищают, как медсестра в Ромео и Джульетта , но настоящие матери отсутствуют, доминируют, неустойчивы, даже впечатляюще ужасны, как Гертруда в Гамлет или Леди Макбет, соблазненная тремя ведьмы совершают самые грязные убийства.
Позднее матери часто бывают наивными, некомпетентными и даже глупыми.Миссис Беннет в романе Джейн Остин Гордость и предубеждение больше заботит социальный статус и приличия, чем борьба ее дочерей с ограничениями устаревших условностей. Миссис Джеллиби в доме Диккенса «Холодный дом » настолько поглощена собой и своими собственными благотворительными планами, что ее разношерстные дети чувствуют себя обделенными и отрезанными от материнской заботы.
В викторианский и современный периоды матери сталкиваются с темными проблемами индустриального общества, где бедность, глобализация и войны разрушают старые представления об отношениях и воспитании детей.«Анна Каренина» Толстого следует за возлюбленным и бросает детей. Эмма Бовари из Флобера не находит радости в дочери, в конце концов проглатывает мышьяк и оставляет дочь работать на мельнице. Эдит Уортон Ундина Спрэгг в фильме «. Обычаи страны», так легко и бессердечно выходит замуж и разводится в своем стремлении к продвижению вверх, что она игнорирует и бросает своих детей.
Гертруда Морел в фильме Д. Х. Лоуренса « Сыновья и любовники» — преданная и жертвенная мать, которая также пожирает своего сына Пола своей эмоционально искалеченной любовью.Морально развращенная миссис Шеридан в фильме Кэтрин Мэнсфилд «Вечеринка в саду» подкупает свою маленькую дочь новой шляпой, чтобы она могла провести запланированный праздник, несмотря на недавнюю смерть близкого соседа. В «Солдатском доме» Эрнеста Хемингуэя, когда собственнический родитель восклицает: «Я твоя мать. Я держал тебя у своего сердца, когда ты был крохотным младенцем, — герой, — тошнило и слегка подташнивало. Бренда Эвелин Во в фильме « Горстка пыли » выпаливает: «Слава Богу», услышав, что умер ее сын, а не ее возлюбленный с таким же именем, как она думала.В фильме Тони Моррисон « Возлюбленный » мать Сете убивает свою дочь, чтобы освободить ее из рабства. Поскольку мы склонны идеализировать материнство, мы шокированы женщинами, которые отклоняются от этого образа.
На противоположной крайности находятся матери, которые лелеют моделей. Понимающие, бескорыстные, духовные, нежные, защищающие, обнадеживающие или самоуверенные, они демонстрируют героические качества, с которыми читатели могут идентифицировать себя. В качестве примера неистовой любви, терпения и защиты, которые бросают вызов социальной структуре ее времени, Эстер Принн Натаниэля Хоторна в Алое письмо рассматривает свою дочь Перл, рожденную вне брака, как «младенческую модель большой цены» и ее «единственное удовольствие».Мы видим преданность Хелен Грэм своему сыну в романе Анны Бронте The Tenant of Wildfell Hall и изменение Мариллы Катберт из «узкой» и «жесткой» на любящего, эмоционального, открытого человека по отношению к сироте Анне в LM Монтгомери Энн из Зеленых Мезонинов . Неутомимая и неизменно добрая, миссис Марч в фильме Луизы Мэй Олкотт « Маленькие женщины » — квинтэссенция матери, которая сентиментально и «тихо скользит от кровати к постели, разглаживая здесь одеяло, кладя там подушку», удерживая свою семью вместе, пока ее муж служит капелланом во время Гражданской войны. Несмотря на то, что миссис Беннет, как уже отмечалось, является «женщиной с низким пониманием, мало информации и неуверенным характером», ее беспокойство о том, что ее пять дочерей выходят замуж за богатых мужчин, а не сталкиваются с унижением девы и нищеты, является корыстным и благотворным. намеренно.
Литературные матери, хорошие или плохие, — незабываемые персонажи. Плохие становятся поучительными рассказами о том, на какие глубины могут опуститься люди; хорошие становятся символом любви, к которой мы все стремимся.
О редакторе
Дейл Салвак — профессор английской литературы в Citrus College Южной Калифорнии.Его публикации включают Living with a Writer (Palgrave, 2004), Teaching Life: Letters from a Life in Literature (2008) и исследования Кингсли Эмиса, Джона Брейна, А.Дж. Кронин, Филип Ларкин, Барбара Пим, Карл Сэндберг, Энн Тайлер и Джон Уэйн. Он получил награду выдающихся выпускников Университета Пердью, а также получил исследовательский грант от Национального фонда гуманитарных наук. Он также является частым автором журнала (Лондон) Times Higher Education и Times Educational Supplement .
Как будет выглядеть литература о материнстве после COVID? ‹Literary Hub
Несколько лет назад, New York Times, критик Парул Сегал написала о стопке книг о материнстве на ее столе. «Головокружительная стопка», — написала она, и не была убеждена, что это положительный момент. Это был 2018 год, и я заканчивал собственную книгу на эту тему, роман, посвященный усыновлению, фертильности, тоске по материнству и страху перед ним. Я был в хвосте движения, как я понял, читая обзор, и результат одного из них.Я провел последние несколько лет, читая каждого писателя, желающего говорить о материнстве, некоторых из тех же писателей, которых Сегал цитировала в своем обзоре, писателей, с которыми, как мне казалось, я вступил в частный диалог, хотя сама еще не была матерью, и не знал, смогу ли я. Обзор охватил последнюю книгу о головокружительной стопке, Матери Жаклин Роуз: Эссе о любви и жестокости , сопоставив ее с остальными, и я подумал: ну, вечеринка окончена, Сегал включает свет, и вот я только что прибыл с моей неоткрытой бутылкой выпивки.
С тех пор я стала матерью, и до сих пор чувствую себя неуверенно писать об этом, частично синдром самозванца, потому что это было сделано лучше, частично потому, что после того, как я уложил своего 18-месячного ребенка спать, у меня больше нет мыслей по большинству вопросов кроме эротической тоски по сну. Мне всегда казалось, что материнство — это тема, которая, в отличие от любви или предательства, в конечном итоге может ощущаться вымученной, чрезмерной, обремененной налогом, штампованной, особенно со стороны белых женщин из среднего класса. В большинстве книг, которые я прочитал и которые я полюбил, существует первичное напряжение между тоской по матери и стремлением писать, силы, которые, как два магнита, удерживаемые не на том конце, не прилипают.Сколько бы ни значили для меня эти книги, меня беспокоит, что форма стала однородной. И поэтому я сам не стал писать на эту тему, несмотря на то, что это определяющий аспект в этом году.
Недавно я пересмотрел этот обзор и был удивлен тем, что забыл: аргумент Сегала состоял не в том, что книг о матерях слишком много, а в том, что слишком часто эти рассказы существовали в политической изоляции, о чем Роуз подчеркивает в своем эссе, когда говорит: «Солидарность между матерями, несмотря на классовые и этнические границы, — это не то, что западные культуры, похоже, торопятся продвигать.”
«Настоящая работа, смелая работа, — пишет Сегал в конце, — могла быть для этих матерей, чтобы они посмотрели друг на друга».
Если раньше эта повествовательная изоляция существовала, представляя собой длинную цепочку отдельных историй, то теперь она кажется еще более выраженной, поскольку пандемия только увеличила разрыв между расой и классом, поскольку мы прокрадываемся через годичную отметку, чтобы оставаться в одиночестве. Пандемическая жизнь — единственное, что известно моему ребенку, и преобладающая из них, которую я знала как мать, жизнь без других матерей, без более широкой перспективы, без людей и вещей, которые приносят облегчение, когда дни принимают дерьмовый оборот. Младенцы естественным образом противостоят идее безжизненности в пределах , D.W. Винникотт пишет, но после этого года меня это не убедило. Я начал задаваться вопросом, какое влияние COVID окажет на мое поколение новых родителей, когда мы рассматриваем домашнюю сферу, к которой мы прикованы, поскольку мы рассматриваем вопрос о том, чтобы иметь больше детей, когда это закончится, своего рода удвоением замки. Мне интересно, превратит ли это литературу о материнстве во что-то еще, не столько об искусстве и амбивалентности, сколько об одиночестве, рожденном этим временем.Мне интересно, как это может изменить облик американской семьи.
*
Моя ошибка, как я теперь понимаю, заключалась не в том, что я беспокоился о том, что я опоздаю на вечеринку, а в том, что я думал, что это вообще вечеринка — новое материнство, несмотря на все его радости, также является одним из самых изолирующих события, которые происходят, мелкомасштабная изоляция, регулярно происходящая в американских семьях. У нас нет длительного отпуска по уходу за ребенком для поддержки работающих семей в первый год жизни ребенка. У нас нет всеобщего здравоохранения, ирония в том, что в 2020 году я, как и многие другие, был уволен из-за кризиса в области общественного здравоохранения, а затем получил возможность платить 2000 долларов в месяц, чтобы сохранить мою существующую страховку для моей семьи.Мы не инвестируем в универсальные программы дошкольного образования и более доступные программы по уходу за детьми, в то время как мы быстро отправляем родителей на работу. Мы отделяем матерей без документов от их детей на наших границах. Наш институт полиции скорее угрожает жизни дочерей и сыновей черных матерей, чем защищает их. Мы не живем в обществе, которое способствует взаимовыгодным результатам посредством коллективных действий. Удивительно, что мы все еще продолжаем производить новых людей.
Это в высшей степени американское дело, когда история матери существует изолированно — социально-экономически, расово — но как же тогда смотреть друг на друга?
*
Эдинбургский скрининг послеродовой депрессии (EPDS) — это обследование, которое регулярно проводится женщинам после родов для наблюдения за психическим здоровьем.Анкета была разработана в Эдинбурге в 80-х годах из-за опасений, что депрессия часто оставалась незамеченной в обществе, вызывая страдания матери, угрожая сплоченности семьи и оказывая неблагоприятное воздействие на младенца. Первоначальная версия шкалы включала тринадцать пунктов, включая вопрос: Мне понравилось быть матерью , который позже был удален. Сегодняшняя версия состоит из десяти вопросов и не включает конкретного упоминания материнства; он переведен более чем на пятьдесят семь языков и используется в клинической работе и исследованиях по всему миру.После родов я неделя за неделей боялась этих вопросов в кабинете педиатра и при посещении собственного врача. Такие вопросы, как:
Вещи взяли верх
• Да, большую часть времени я вообще не мог справиться
• Да, иногда я справлялся не так хорошо, как обычно
• Нет, большую часть времени я справлялся достаточно хорошо
• Нет, я справлялся, как никогда
Я был так несчастен, что у меня были проблемы со сном
• Да, большую часть времени
• Да, иногда
• Не очень часто
• Нет, совсем не
Я без всякой необходимости винил себя, когда что-то пошло не так
• Да, большую часть времени
• Да, иногда
• Не очень часто
• Нет, никогда
Я смог увидеть забавную сторону вещей
• Насколько я мог всегда
• Не так много сейчас
• Определенно не так много сейчас
• Совсем нет
*
Часто я думал: отвечал бы я на эти вопросы по-другому в какой-то момент? Было ли это лучшее, что мы могли сделать для наблюдения за психическим здоровьем в послеродовом периоде? (В какой-то момент я прямо попросил своего врача дать антидепрессанты, но их нельзя было прописать, не посоветовавшись сначала с консультантом, который был записан на следующие два месяца.Я записался на прием на десять недель позже.)
Мне интересно, превратит ли COVID литературу о материнстве во что-то еще, не столько об искусстве и амбивалентности, сколько об одиночестве, рожденном этим временем.
Убежденный, что это исследование могло быть разработано только группой мужчин, я был разочарован, обнаружив, что двое из трех его создателей были женщинами, лучшими в своей области. Но это не изменило того факта, что я не ответил правдиво на вопросы. Я мог видеть забавную сторону вещей: Столько, сколько мог. Врач кивал и отправлял нас домой вместе с моим мужем, постоянным родителем, который никогда не проходил обследование.
*
Мой сын, которому всего полтора года на этой земле, уже может видеть забавную сторону вещей. По моему предвзятому мнению, у него замечательное чувство юмора не потому, что он думает, что все смешно, а потому, что он пытается нас рассмешить. За ужином он смотрит на меня поверх своего подноса, зная, что это лицо меня забавляет, что я прощу ему всю еду, которую он только что бросил на пол, простым миганием , миганием, миганием .Он любит танцевать, часто доливает молоко во время измельчения. Каким-то образом мы убедили его, что дверь гаража откроется, если он использует свои силы, и теперь каждый раз, когда один из нас нажимает кнопку, он вытягивает руки и трясет, отчасти я думаю, потому что это нас треснет. Я часто напоминаю себе, что было столько счастья, была и забавная сторона.
Но я также чувствую его одиночество, проектирую я или нет. Он говорит hiya каждому незнакомцу на улице, дико размахивая руками, часто называя их тетей и дядей, родственниками, которых он знает в основном по FaceTime.Он с тоской смотрит на других детей в парке, так же обеспокоенный, как и мы, когда надеваем его куртку, чтобы держаться на расстоянии. Из-за моей давней паранойи он никогда не сидел на качелях. Когда люди проходят мимо нас по тротуару, он немедленно меняет курс, бросая нас, чтобы преследовать свежую кровь.
*
Существуют различные статистические данные о количестве женщин, пострадавших от послеродовой депрессии, от 1 из 8 до 1 из 5, цифры, которые меняются в зависимости от возраста и расы, согласно CDC.В тексте, который я прочитал в EPDS, говорится, что частота депрессии была намного ниже в сплоченных островных сообществах, таких как Мальта, и в богатых обществах с щедрыми пособиями по беременности и родам, таких как Швеция.
Когда в 2010 году был принят Закон о доступном медицинском обслуживании, в закон был включен Закон о МАТЕРАХ, который требовал проведения постоянных исследований для лучшего понимания частоты и течения послеродовой депрессии и решения различных потребностей в лечении среди расовых и этнических групп. Закон о МАТЕРАХ был первым, кто ввел послеродовую депрессию в федеральное законодательство и вызвал поддержку и интерес со стороны политических партий.Однако ни одно из положений не было задействовано с финансированием.
*
Был период в первые несколько месяцев жизни моего сына, когда мы с ним все еще чувствовали себя одним телом. Я все еще смотрела, что ела и пила во время грудного вскармливания, продолжение пуповины. По ночам, когда он спал, если он спал, мои глаза открывались за мгновение до того, как он закричал, как если бы у нас были одни и те же испорченные часы. Он много плакал, и я тоже. Однажды я заметила в его онлайн-карте записку педиатра: У ребенка колики.Фактор, способствующий послеродовой депрессии.
В высшей степени американское дело — история матери существовать изолированно — социально-экономически, расово — но как же тогда смотреть друг на друга?
Она говорит, что плач — это моя вина? — спросила я мужа. Это наполнило меня своего рода убийственной яростью на день или два, пока я не начал размышлять о курице и яйце в нашей семейной жизни. Я плакал, потому что плакал ребенок, или ребенок плакал, потому что плакал я?
Я предлагаю, как вы знаете, что я делаю, пишет Винникотт, и я полагаю, что все согласны, что обычно женщина входит в фазу, фазу, из которой она обычно выздоравливает в течение недель и месяцев после рождения ребенка. рождение, в котором она в значительной степени младенец, а младенец — она сама.
Иногда кажется, что COVID помешал выздоровлению, когда-то обещанному, с отсутствием физического разделения, нашему сморщенному миру. Разница теперь, конечно же, в том, что мой сын совсем маленький, больше не кормит грудью и с каждым днем все больше и больше желает быть самим собой. Взрослый, запертый в теле ребенка , говорится в книге для родителей, когда он бросается на пол и кричит. Может быть, все было бы лучше, его истерики, наша вечная помолвка с COVID, если бы я только мог научить его называть свои чувства.
Например, на кухне:
Можете ли вы использовать свои слова?
[кричит]
Можете ли вы использовать свои слова?
[кричит]
Можете ли вы использовать свои слова?
Putt! он плачет, имея в виду затяжку, крекер для сладких закусок, который мы берем с собой повсюду, коробку патта для машины, патт для коляски, патт для пола в его комнате.
В коридоре:
Можете ли вы использовать свои слова?
[кричит]
Можете ли вы использовать свои слова?
[кричит]
Можете ли вы использовать свои слова?
Shja, он говорит, имея в виду гараж, потому что он готов использовать свои силы.
Например:
Можете ли вы использовать свои слова?
[кричит]
Можете ли вы использовать свои слова?
[кричит]
Можете ли вы использовать свои слова?
[кричит]
Вот, патт.
Я понимаю, что просить кого-нибудь назвать свои чувства — непростая задача. В какой-то момент я перестал называть свое. Я боюсь, я в ярости, я скучаю по всем, Я больше не говорю. Еще хочу кричать, сыну не говорю, в подушку, в машину, по FaceTime.
Они становятся такими большими, говорю я друзьям по телефону.
Столько волос, говорят мне.
В Safeway у кассира есть фотография ребенка, привязанного к ее ремню ключами.
Сколько лет? Я спрашиваю.
Всего несколько месяцев, — говорит она.
*
Эта огромная пропасть между здоровыми и больными. Существенное и несущественное. Застрял дома и стал бездомным. Дети и без детей. Старый и молодой. Насколько я мог всегда и Совсем нет .Как смотреть друг на друга с нашей стороны раскола. Каждый день мой сын совершает одну и ту же прогулку по кварталу, и я наблюдаю, как проявляется интерес к каждому камню, птице, комку земли, окурку, трясущемуся ветру листу. Счастье стойкое. Ничего не само собой разумеющееся. Я стараюсь следовать его примеру и наслаждаться одним и тем же циклом день за днем.
*
Если бы я писал книгу о материнстве сейчас, она не была бы о страхе или стремлении стать родителем, об изменениях в теле, стирании «я», покоя, сна, дней.Было бы недостаточно адекватно исследовать разрыв между матерями, возвышать друг друга. Вместо этого я черпала бы из этого одинокого пруда радости и печали, остро почувствовавшего себя в одну недавнюю субботу, когда мы с сыном оправились от слез, сидя на тротуаре и наблюдая за сверкающими вертушками. Я никогда не осознавал, насколько мы нуждаемся в других людях в целом и когда у нас есть дети.
Я никогда не осознавал, насколько мы нуждаемся в других людях в целом и когда у нас есть дети.
Размышляя о том, чтобы завести еще детей, я не уверен, что захочу сделать это снова — я тоже один в этом? Было бы так тяжело без глобальной пандемии? Мы с сыном, должно быть, наблюдали за этими вертушками в течение тридцати минут, очарованные невидимой силой, вращая их, вращая их, прежде чем затормозить их всех до остановки. Ву-оу , мой сын говорил каждые несколько минут. И, может быть, это само собой разумеется, потому что это послание, лежащее в основе многих рассказов о материнстве, но я была так благодарна за то, что застряла в его компании.Я думала, как это часто бывает: больше ничего не могу любить. Но я также чувствовал холодный бетон под нами, холодящий наши задницы, и то, что мне казалось, что впереди нас ждет самый длинный день в мире. Самое смешное, что когда все закончится, я буду скучать.
__________________________________________
Непосредственная семья Эшли Нельсона Леви теперь доступна через FSG.
.