Лида зинченко: Сладкое | Страница — 1 — Living Translation

Содержание

Сладкое | Страница — 1

- Пирожные/Тарталетки
06 Фев, 2022
Не знаю по какой причине, но именно зимой лимонные десерты кажутся мне особенно притягательными.Нежные, с полезной кислинкой — «самое то» в холодный сезон! Сегодня хочу показа…
Подробние
- Кексы Пироги
24 Дек, 2021
Конец года выдался у меня очень насыщенным. Внезапно у всех 5-х детей одновременно наступили рождественские каникулы, а это означает, что активные голодные рты с кухни теперь …
Подробние
- Пироги
07 Окт, 2021

С приходом холодов всё, о чем хочется думать — тёплые страны. На ум сразу приходит пляж, солнце, вкусные сладкие фрукты: ананасы, маракуйя, манго. Сегодня создаём «тёплые…
Подробние
- Пироги
06 Сен, 2021
Тарт — открытый пирог, который может иметь совершенно любую начинку. Сегодня я хочу уйти от всего привычного и приготовить тарт с зеленью.Я использую зелень кейл, но, мне каже…
Подробние
- Пироги
02 Июл, 2021
Лето в самом разгаре! Ура! Пришло время охлаждающих рецептов. Как насчёт изумительного апельсинового пирога — мороженого? В нём нет глютена, молочных продуктов, сахара, а гото…

Подробние
03 Июн, 2021
Если лето не идёт к нам, то мы идём к лету. У меня за окном 14 С, а ведь уже 3 июня! Что-то не сильно похоже на глобальное потепление… морозит со всех сторон!Эх, а ведь уже …
Подробние
- Кексы Пироги
28 Апр, 2021
Как же давно я хотела сделать полноценный рецепт кулича. И не только по причине того, что Вы бесконечно спрашиваете, если такой рецепт есть, а просто для того, чтобы картина w…

Подробние
- Мороженое/Шоколад
17 Мар, 2021
Если Вам кажется, что мороженое – летний десерт, то должна буду с Вами не согласиться.Если летом я ем совсем немного мороженого на улице, то в холодное время я его ем гораздо . ..
Подробние
- Пироги
15 Фев, 2021
Как Вы знаете, я являюсь сторонником простых рецептов. Их можно даже назвать «ленивыми». Чем проще, тем лучше — девиз www.likelida.com.Иногда это простота обусловлена отсутств…
Подробние
04 Янв, 2021
Фундук является одним из самых непопулярных орехов Америки. Его даже можно купить не в каждом магазине.Можете себе представить? А я обожаю фундук! Его особый запах делает сове…
Подробние
- Печенье/Конфеты
17 Дек, 2020
Кто из нас не мечтал о имбирном домике!Что это такое? Это-огромное печенье в виде дома, украшенннное всевозможными сладостями. Каждый день такой домик, разумеется, есть не буд…
Подробние
- Пирожные/Тарталетки
30 Ноя, 2020
Как же хорошо уметь готовить! Хочешь бисквит? Пожалуйста!Хочешь вафли? Пожалуйста! Хочешь тарталетки… сегодня речь пойдет именно о них.Сегодня мы готовим совершенно фантастиче…
Подробние
- Пироги
30 Ноя, 2020
Лето – самое время полениться.Верно?Сегодня мы готовим самый простой, самый легкий и вкусный клубничный пирог.Клубнику можно брать, как свежую, так и замороженную, так что, эт…
Подробние
- Пироги
29 Ноя, 2020
В детстве я была большим любителем «Медовика». Моя мама его никогда не готовила, потому есть мне его приходилось только на праздниках у друзей.Это был для меня особый – праздни…
Подробние
- Мороженое/Шоколад
30 Ноя, 2020
Наконец-то наступила жара!В этом сумасшедшем году оно кажется особенно долгожданным и важным. Хочется простого быта, тепла, удовольствий, бегать по зелёной травке и радоваться…
Подробние

Лида Зинченко «»Нет! Или как я стала вегетарианкой»

Лида Зинченко, блоггер, кулинар, мама 5 детей

Смешно, но, кажется, это — самый задаваемый мне вопрос на протяжении всей моей не такой уж и долгой жизни. Из 30-ти лет счастливого существования, 12 лет я вегетарианец, и 10 — веган. Для нормального человека все эти слова звучат странно, страшно и даже с налетом некого диагноза. Я это хорошо понимаю: сама так раньше думала, ведь после взгляда на полки с российскими диетическими продуктами просто хочется застрелиться. Моё вегетарианство не возникло из воздуха, а выросло из цепочки событий, последствия которых до сих пор являются крепкими составляющими меня, поэтому, без лишних слов, об этом мой короткий рассказ.

Я выросла в обычной советской семье, где на завтрак кормили яйцами, сосисками и бутербродами (хорошо, хоть это было), в семье, где работали каждый день и поэтому дома отсутствовали все, кто мог. Тогда не было книг, людей, интернета — не было ничего, что могло бы подсказать извне, как нужно питаться не только в удовольствие, но, хотя бы, без вреда. На каком-то этапе 6-летнего возраста мое тело сказало «нет!» той обычной «советской диете». Бесконечные боли в желудке не давали мне спать.

Я чувствовал и думала о них всегда. Эти боли, словно тебя ударили в живот, и ты не можешь дышать, заставляли общаться с врачами днём и глухо плакать по ночам. Меня усердно но безрезультатно лечили, и выход из этого кошмара пришлось искать самой «по наитию».У меня был брат, который жил совсем иначе, он был старше на 12 лет, идеальной красоты и сложения. Он был моей гордостью и силой. Его образ жизни вызывал множество странных слов со стороны окружающих, где среди прочих я слышала: «такой странный, мяса не ест».

Сейчас всё это звучит обыденно, но тогда в далекие годы было дикостью. Он учился восточными единоборствам, читал Германа Гессе и жил чем-то иным, сторонним от меня, девочки-сестры, с большими открытыми глазами и чистой душой. Я взяла от него эту мысль: «Так можно!», запомнила её, но не воплотила ещё тогда в реальность…Спустя несколько лет жизнь привела и погрузила меня в ортодоксальную православную религию. Погрузила глубоко и чувственно: я посвящала себя ей целиком и полностью, доверяя каждую часть своей жизни.

Скажу просто: это было полезно и вовремя, это сохранило и уберегало меня от многих ошибок свойственных подростковому возрасту. Проходили религиозные праздники, шли посты, всю себя я отдавала с верностью церковнослужителя диктуемой канонами диете и… внезапно почувствовала и поняла, что так мне лучше! Мой пост превратился в ежедневную практику. Ушли боли, исчезли болезни и неудобства, которые терзали моё тело годами! Сердце забилось с новым ритмом, а голова заработала с новой силой.

Через некоторое время я выросла из религии, думаю, это было естественным взрослением, что потребовало от меня многих лет, но привычка питаться в режиме поста осталась со мной. Тут наступил следующий этап: к 22-м я крепко встала на ноги, заново увидела свое лицо и научилась быть «новой собой» через… Индию. Устав от московской болезненной суеты, бесконечной перегрузки информацией и жизни, которая убивала душу, по совету близкой подруги, я уехала в Индию. Я больше из нее не вернулась, то есть, не вернулась той, что была. Будучи в толпе, теряешь способность быть с самой собой, уметь сидеть, спать, жить в независимой тишине, независимой от банальных удобств: людей, телефонов, шума или музыки.

Индия была последней в списке стран, которые я хотела посетить, но она изменила мою жизнь больше всех остальных. Я почувствовала и прочувствовала себя, научилась видеть, принимать свои желания, способности, делить их с собой, гордиться ими, а позже — и делиться ими с миром… Минималистское существование в Индии (на пляже, в шалаше) привело меня к определенному образу жизни, который дал мне силы и возможность обходиться без ненужных вещей, людей и да… лишней еды в том числе.

Теперь, помимо яиц, молока, мяса, и прочего ненужного (и не главное — «что?», а «почему?») из моей жизни исчезли комплексы на счет того, как, что и для кого я должна делать. Я стало уверенно говорить о своих желаниях, а главное стала их сама четко и ясно слышать.К тому моменту моё тело пришло в состояние полного послушания.

Я могла контролировать голод, мне больше ничего не хотелось, кроме того, чтобы жить, и не для еды, ради еды, а помимо…Еда перестала быть преградой, стала другом и удовольствием. Я похудела, стала легче во всех отношениях и стала просыпаться с улыбкой на лице. Дальше появилась привычка. Самое крепкое, что осталось из всего перечисленного, то, с чем в хорошем смысле уже не справиться, и слава Богу.

Мне 30, мое тело очистилось, и меня сложно чем-то пленить, заставить, поддаться. Совокупность обстоятельств, о которых я говорила, ввели в меня в определенный режим, строгость в отношении к тем или иным законам, примерам, которые я сама себе ставлю и теперь, заставили прислушиваться и слышать свои желания. Очищенное тело и говорит чисто. Мне нравится слышать только себя, не свои боли в тех или иных органах, а просто себя. Слышать Лиду, которая готова бегать, прыгать, радоваться внутренней и физической свободе, что мне дали мои маленькие правила жизни, прошедшие годы и годы практики, испытаний общественным и собственным мнением.

Теперь в моём дне нет места ничему лишнему, тому, что сможет меня как-либо остановить, тому, что может сказать мне «нет!».

Источник: likelida.com
Фото: www.facebook.com/likelidacom-155622514640643

Больше историй

Мое местечко\Островно

Воспоминания о Раисе Рыжик

Раиса Рыжик. Москва, 1996.

Предки моей мамы родом из Риги и жили там до 1914 года. Многие евреи покинули город в начале Первой мировой войны после многочисленных погромов. Две сестры моей мамы переехали в Йоханнесбург, а бабушка Бела Берман с двумя дочерьми Басей и Ханой оказались в поселке Островно Витебской области. На самом деле сюда в то время прибыло много еврейских беженцев из Прибалтики.

Мою маму звали Бася Берман. Она родилась в 1898 году. Хана Берман, ее сестра, была на шесть лет моложе ее. В 1916 году моя мать вышла замуж за Нохима Рыжика, еврея из Островно. Они были счастливы вместе, у них было шестеро детей, я был четвертым. Я была активной девочкой и любила заниматься домашним хозяйством: убирать, стирать. Мне нравилось все, кроме учебы – я никогда не хотел делать домашнее задание.

Наш дом был полон народу – у нас всегда было не менее десяти человек за семейным столом. В семье были строгие правила поведения. Сначала дедушка прочитал молитву, и только потом нам разрешили есть. В нашем доме всегда было тихо и спокойно. Моя мама дружила со свекровью.

Раиса Рыжик. 1945.

Моя младшая сестра Бела (шестой ребенок) умерла в 1936 году. Мой старший брат Абрам умер от тифа в 1938 году. Он ушел из жизни в день, когда ему исполнилось двадцать лет. Это был шок для всех нас, особенно для мамы. После этого она как-то постарела. Когда я гулял с ней, люди говорили, что она моя бабушка. Итак, у родителей нас осталось четверо: Анатолий (1923 г.р.), Сара (1925 г.р.), я (1927 г.р.) и Моисей (1930 г.р.).

Мой второй дедушка (папа отца), Мотл Рувимович Рыжик, был разнорабочим: кровельщиком, бочаром, стеклорезом, плотником. В плохую погоду он оставался дома и плел корзины и лапти. Ему не всегда платили деньги за работу – иногда доставали картошку, грибы, мед и так далее. Его устраивала любая оплата. Жили тогда тяжело — все работали в колхозах, платили картошкой, огурцами, ячменем и льняным маслом.

Мать работала на льнокомбинате. Зарплата у нее была небольшая, но она всегда получала деньги, и иногда мы угощались селедкой или сахаром. Мы также выращивали некоторые овощи в нашем маленьком саду.

Мой дедушка был очень религиозным человеком. Иногда я сопровождал его в синагогу. Я помню, что на Рош ха-Шана мы слышали звуки шофара, на Йом-Кипур все были одеты в белые одежды и во время Песаха дедушка читал нам Агаду.

В начале 30-х годов синагогу в Островно закрыли, но верующие все равно собирались у кого-нибудь в доме помолиться. Старались делать это тихо и не привлекать чужого внимания.

В довоенные годы в нашем доме собирали миньян и хранили свиток Торы.

Мы часто слышали разговоры о войне. Каждый раз, когда я их слышал, я ужасался. Ночью я накрывал голову одеялом, чтобы спрятаться от всех невзгод, особенно от войны.

Очень часто в Островно устраивались вечеринки, куда молодежь могла пойти потанцевать. Я любил танцевать и петь, и никто никогда не запрещал мне туда ходить. По характеру я был очень похож на отца – он был очень активным жизнерадостным человеком.

Это было 22 июня 1941 года, воскресенье. Я до сих пор отчетливо помню – шел по Островно и зашел на почту, у которой было единственное в нашем селе радио. Люди часто ходили туда послушать последние новости, и я тоже. В тот день я познакомился на почте с новой девушкой, Шурой Богдановой. Она рассказала мне то, что слышала по радио: война была официально объявлена, многие города подверглись ночным бомбардировкам. Я побежал домой, чтобы поделиться ужасающей новостью со своей семьей. Выслушав мой рассказ, мама стукнула меня по голове и воскликнула: «Ты вообще понимаешь, о чем говоришь?» Конечно, тогда я не мог всего понять, но очень испугался.

Наверное, всем стало страшно. Наши родственники и знакомые собрались и обсудили банальный вопрос: «Что нам теперь делать?» В это время к нам на летние каникулы приехала из Витебска сестра моего отца Рахиль. Ей было двадцать. Потом приехала жена дяди Исаака Лиза с двумя детьми. Исаак, брат моего отца, был мобилизован и впоследствии погиб в боях за Сталинград. Его имя, Мендл-Иче Мордухович Рыжик, высечено на мемориальном комплексе на Мамаевом кургане. Сестра другого отца, тетя Рива, тоже жила в Островно с двумя дочерьми Дорой и Раей. На третий день войны мы решили покинуть город. Мы только взяли маленькие свертки и пошли пешком. Было страшно, потому что немецкие самолеты бомбили дороги. Когда мы были готовы выйти из Островно, к нам во двор въехал грузовик. Из него выскочил дядя Абрам и велел нам садиться. В грузовике мы увидели молодого человека, задержанного как диверсанта. Мы направились в Витебск. Как только мы достигли первых городских зданий, дядя Абрам сказал нам выйти и пообещал вернуться и помочь нам после того, как высадит арестованного. Мы никогда больше не видели дядю Абрама, и я понятия не имею, что с ним случилось. Возможно, он разделил судьбу тысяч воинов, погибших в первые дни войны.

Нам нужно было идти дальше. Мы были недалеко от Смоленска, когда узнали, что немецкие войска уже подошли к городу. Мы не могли даже надеяться на эвакуацию, поэтому дедушка решил, что мы должны вернуться. Его слова были законом, поэтому мы повернули назад.

По дороге домой мы увидели фашистов, конвоировавших пленных. Я никогда не забуду, как расстреливали тех, кто отставал или падал и не мог подняться. Мы плакали всю дорогу. Мы даже не могли предсказать, что с нами произойдет. Бедная наша мать! Она нас успокоила, сказав, что немцы цивилизованный и культурный народ, что они не будут плохо относиться к евреям.

Вернувшись в Островно, мы увидели, что город уже занят немцами. 19 июля 1941 г. нацисты издали приказ, согласно которому все евреи должны были покинуть свои дома и переселиться в гетто – десять домов на одной из улиц. Нам также приказали пришить на одежду желтую полоску.

Наше гетто не было обнесено колючей проволокой, но нам было запрещено свободно ходить. В первый же день, 19 июля 1941 года, фашисты расстреляли Арона Штукмейстера. Ему был всего двадцать один. Молодой красавец умер только потому, что не понимал, зачем ему жить в чужом доме, когда у него есть свой. Но его дом находился на другой улице, и его семье не разрешили там жить. Арон проигнорировал приказ и был убит.

Смерть может войти в наш дом каждую минуту. Мне было трудно понять, что происходит.

Мы были в гетто. В нашем доме жили восемнадцать человек: наша большая семья и семья Шеймсов, состоящая из пяти человек. Нацистский солдат повадился приходить к нам домой. Он сказал, что он еврей и что его семье удалось скрыть это и переехать в Гамбург. Я до сих пор помню, как он вошел и сел на стул посреди большой комнаты, как на трон. Я также не могу понять, почему все относились к нему дружелюбно, почему отвечали на его вопросы. Я чувствовал только необъяснимое отвращение. Когда к нам пришел этот фашист, я ужаснулся, но в то же время почувствовал любопытство. Однажды я услышала, как моя мать просила его спасти мою старшую сестру Сару. Фашист пообещал, что спасет ее и увезет в Гамбург. Услышав это, я спросил: «А что со мной будет?» Фашист дал слово, что поможет и мне. Через два дня в наш дом пришла настоящая трагедия.

Сейчас мне 66. Все, через что я прошел на той войне, было кошмаром. Время от времени я до сих пор просыпаюсь в холодном поту. Я не могу забыть, как мои самые дорогие люди были замучены перед тем, как быть убитыми. Я уже упоминала, что была очень активной и любознательной девочкой. Я не мог долго оставаться на одном месте. Я очень хорошо знал, как войти или выйти из любого дома в деревне, не выходя на улицу. Я знал, как уйти с Островно незамеченным.

Было раннее утро во вторник, 30 сентября, 19 сентября.41. На самом деле это был канун Рош ха-Шана, еврейского Нового года, когда принято есть яблоки с медом, рыбой и многими другими вкусными блюдами. У нас в доме не было даже крошки хлеба. Все взрослые пошли искать еду. Сара, Моисей и я были дома одни. Я подошел к окну, выходившему на дорогу.

Я видел, как подъехали несколько машин с вооруженными немцами. Все они были одеты в черное. Они быстро перекрыли путь к реке и окружили еврейские дома. Я позвонил брату и сестре и сказал: «Слушайте, нам нужно попробовать выйти из дома».

Я умолял их следовать за мной, но они не пошли. Я не могла дождаться взрослых и что-то внутри подтолкнуло меня к бегству. Так что я бросился во двор, протиснулся через дыру в заборе и добежал до последнего дома в гетто, бегая по чужим дворам.

Я вошел в дом, где жили Богдановы – семья моего нового друга. Я попросил их спрятать меня. Мать Шуры дала мне паспорт. Открываю паспорт и читаю: Богданова Александра Александровна, 19 г.р.24 года, украинец. Мать Шуры объяснила мне, что боится оставить меня, иначе немцы их расстреляют. Потом добавила, что на фото я похожа на Шуру. Я поблагодарил их и выбежал. Как только я выбежал на улицу, я увидел двух немцев, сопровождавших дедовского брата Саю. Он попросил семью Букштыновых спрятать его и пришел к ним домой со своей скрипкой. Соседи забрали его скрипку, думая, что он спрятал в ней деньги, и отдали фашистам. Я остановился в панике! Фашисты посмотрели на меня. Сая опустил глаза, делая вид, что не знает меня. Фашисты прошли мимо.

Выбежал из Островно в сторону Русского кладбища. Потом я услышал шум машины. Я спрятался в кусте. Машина остановилась, фашисты вытолкнули мужчин с лопатами — мужчин заставили копать канаву. Я чуть не сошел с ума, сидя в этом кусте, совершенно потерял счет времени. Потом я услышал, как они стреляли в мужчин. Несколько фашистов остались возле рва, остальные сели в машину и уехали. Когда грузовик вернулся, он был заполнен женщинами и детьми, я не мог разглядеть людей, но я понял, что женщины что-то говорили нацистам. Позже я узнал, что женщины говорили им, что им никогда не простят содеянного.

Было несколько русских, которые действительно пришли посмотреть на этот кошмар.

В детстве я никогда не слышал, чтобы русские в Островно относились враждебно к евреям или наоборот. Иногда были ссоры между соседями, но это было нормально. Люди понимали друг друга, потому что многие белорусы, поляки и русские говорили на идиш, знали и уважали наши традиции и праздники. Возможно, кто-то чувствовал неприязнь…

Сойдя с ума от страха и горя, увидев казнь, я потерял сознание. Когда я пришел в себя, было темно. Я потерял счет времени и дням. Когда я полз к месту расстрела, то вдруг услышал пьяные голоса. Несколько милиционеров стояли у канавы и рассказывали друг другу истории. Они смеялись и курили. Иногда земля начинала двигаться прямо под их ногами, и они отходили в сторону. Из их разговора я понял, что земля на могиле шевелится, потому что часть людей была закопана заживо. Фашисты приказали им охранять могилу, чтобы никто не мог вылезти. Это было невероятно — я отказывалась понимать, что там лежат все мои самые дорогие люди.

Через несколько дней я также узнал, что сразу после расстрела фашисты устроили большой праздник, как ни в чем не бывало.

Среди фашистских полицаев были Петр Савельевич Ковалевский, Михаил Павлович Сорокин, Анатолий Сергеевич Букштынов. Были также люди, которые страстно желали еврейских вещей. Например, была молодая женщина по имени Фрося, которая знала, что у Фриды Кролик есть ткань для нового пальто. Она привела к себе домой нациста и сказала ему: «Возьми ткань у еврея, она мне нужна». Когда фашисты расстреляли всех евреев, они вырвали из тела женщины золотые зубы, которые Фросе подарили. Так они заплатили ей за любовь.

В полубессознательном состоянии я встал и пошел в Валково, соседнюю деревню. У нас там было много друзей, и я решил поехать к другу нашей семьи — он был главой колхоза.

Я сказал ему, что нашу семью расстреляли. Я не могла перестать плакать и искренне верила, что он меня жалеет. Я пришел к нему домой на третий день после расстрела. Он дал мне место для сна, но я не мог заснуть. Вдруг слышу стук в дверь — в дом вошла молодая женщина. Из их разговора я понял, что она учительница начальных классов из Валково. Женщина рассказала Варламу (главе колхоза) о расстреле в Островно. «Молчи, — сказал он, — у меня здесь спит еврей. Я не знаю, что с ней делать. Завтра я отведу ее в полицию». Как только женщина ушла, я встал и направился к двери. Когда Варлам спросил, куда я иду, я ответил, что мне нужно в туалет. Естественно, я не вернулся. Я тихонько покинул деревню. На окраине села стояли большие амбары, где хранили солому и сено. Я шла мимо них и плакала, когда услышала, как кто-то зовет меня: «Рива, не бойся, иди сюда, в сарай». Это был знакомый голос. Это был Израиль Шумов – ему было лет сорок. Он был с Мотлом Шеймсом, шестнадцатилетним парнем, и молодой девушкой Дорой. Дора была с запада Беларуси, и судьба занесла ее семью в Островно. Раньше я дружила с ее младшей сестрой Лилией, поэтому очень хорошо знала их семью. Когда создавалось гетто, родители Доры заплатили русской семье за приют Доры, поэтому она жила у них. Как только она услышала о расстреле, она приехала в Островно, чтобы узнать о своей семье. Ее поймали полицейские и держали где-то в подвале. Ее охранником был Михаил Сорокин, молодой человек из Островно. Он пообещал, что отпустит ее, если она переспит с ним. Девушка согласилась, но сначала попросила его отпустить ее ненадолго на улицу. Таким образом ей удалось обмануть полицейского и скрыться. Сорокин пытался выстрелить в нее, но промахнулся. К счастью, Дора сбежала. Израиль Шумов потерял на казни жену Пейсу и дочь Симу. Он рассказал, что его четырнадцатилетнюю дочь сначала изнасиловали, а потом убили. Шумовы воспитывали еще одного ребенка, племянника Израиля – Симу. Ей было лет семь или восемь, и ее тоже звали Сима. Ее мать умерла при родах. Когда Шумовых везли на расстрел, в дом вбежала русская женщина с криком: «Это моя девочка!» и забрал девочку. Женщину звали Репиния.

В ту ночь я услышал столько жутких историй. Я узнал, как умерла моя учительница Стефа Марковна Шехтер. Была замужем за Иваном Букштыновым, ветеринаром. У них было две девочки. Стефа Марковна жила со свекровью. Ее муж был мобилизован в первые дни войны. Когда к ним домой пришли фашисты, чтобы забрать ее, она забрала с собой детей. Она не оставила их свекрови. «Пусть мои дети умрут со мной, я не хочу, чтобы кто-то насмехался над ними».

Мотл Шеймс жил со своим отцом. Отец был убит, а Мотлу удалось сбежать. Исраэль Шумов и Мотл Шамес прожили недолго – они были зверски убиты милиционерами в Журавлях. Дора нашла партизан и присоединилась к ним.

Переночевав в сарае, мы решили расстаться. Я направился в деревню, где жили наши знакомые — семья, которой мы раньше помогали. У них была больная дочь, и моя родственница помогла ей найти место в больнице. Я решил, что они могут согласиться помочь мне. Мне потребовалось много времени, чтобы найти этих людей, потому что я даже не помнил их фамилий. В конце концов мне это удалось. Их дом находился на окраине села. Я постучал в дверь и вышла женщина. Я так расчувствовалась, что даже не сказала, кто я такая, просто расплакалась. Женщина пригласила меня в дом и дала воды. Я рассказал ей свою историю. «Мы не должны плакать, нам нужно думать, как мы можем вас спасти», — сказала она. Она дала мне новую одежду и сказала, чтобы я не говорила, если в дом придут незнакомцы. (Я плохо произносил русскую «р», и это могло меня выдать). Мы вышли на улицу, чтобы выкопать немного картошки, и к нам подошла ее соседка, спрашивая, кто я такая. Женщина сказала ей, что я ее племянник из Витебска. Это был короткий разговор, и сосед ушел. Через некоторое время я узнал, что село часто посещают партизаны. Я понимал, что не смогу долго оставаться с этой семьей – это ставит под угрозу их жизни. К сожалению, имени этой женщины я не помню. Тяжелая жизнь и постоянный страх стирают из нашей памяти много позитивного.

Однажды я увидел в деревне партизан. Я подошел к ним — это надо было делать осторожно, чтобы никто в деревне не увидел, из какого я дома. Я подошел к одному из них – высокому мужчине лет тридцати, одетому в черное. Позже я узнал, что это был командир партизанского отряда Анатолий Федорович Калинин. Его сопровождал его помощник Станислав Конопюк. Я рассказал им свою историю. С ними был еще один невысокий блондин. Его звали Семен. Он нисколько не был похож на еврея. Вдруг командир сказал ему:

— Девушка утверждает, что она еврейка. Говорите с ней на своем языке.

И Семен заговорил со мной на идиш. Оказалось, что он украинский еврей, и мы говорили на разных диалектах одного языка. Я не мог все понять, особенно когда он говорил слишком быстро. Я сказал ему это тоже на идиш. Он засмеялся и сказал командиру:

— Нет сомнений, что она еврейка. Мы только немного по-другому говорим.

Так что они взяли меня с собой. В лесу я рассказал им обо всем, что видел в деревне, о доме, где хранились все еврейские пожитки. Командир спросил меня:

— Узнаете ли вы вещи, которые они забрали у евреев?

— Конечно, — ответил я.

Мы пошли в деревню и вошли в тот дом. Там была женщина, которая начала плакать, говоря, что все это ложь. Я сказал:

— Хорошо, посмотрим в подвале.

Мы спустились в подвал и нашли пальто и шапки. Я узнал многие вещи, принадлежавшие дяде Исааку, отцу Шамова и другим людям. Мы взяли их и отдали партизанам из нашего отряда. После того, как мы вернулись, меня попросили рассказать о моей семье, о моих родителях, о том, какими навыками я обладаю. Я поселился в большом землянке и постепенно познакомился со всеми людьми отряда Калинина. Особенно дружил я с Леней из Грузии, Семеном-евреем, пограничником Николаем Носовым и офицером Иваном Федоровичем Шевченко. Помню, он мне сказал: «Езжай в Смоленск и оставайся у моей жены до конца войны».

Я решил остаться с партизанами. Когда я улучшил произношение, командир начал посылать меня на разведку. Во всех деревнях были полицейские, и моей обязанностью было выяснить их количество и местонахождение.

Вскоре наши партизаны узнали о жестоком убийстве Шумова и Позорника. Они решили отомстить, и меня отправили в деревню, где они были убиты.

— Проследите, чтобы не назывались имена Шумова и Позора, — увещевал меня командир. – Притворись, что ты нищий, и попроси еды. Но внимательно слушайте всю информацию, которая может быть нам полезна.

Вернувшись, я сообщил командиру обо всем, что видел в Журавлях. Тогда наши партизаны напали на отделение милиции и уничтожили его.

Мемориал на месте расстрела
узников гетто. Островно.

В отряде я пробыл недолго. 14 ноября 1941 года ранним утром мы услышали стрельбу. Нас окружили фашисты и полицаи, и отряд начал отбиваться. Командир приказал нам прорываться из окружения. Нас вывели Станислав Конопюк и Иван Шевченко. На мне не было туфель, одни чулки – я не успела их надеть. Потом я был ранен в правую ногу. Иван Шевченко отрезал рукава пальто и сделал мне из них туфли, в которых было намного легче ходить. Нам понадобилось три дня, чтобы вырваться из окружения. В том бою были смертельно ранены командир Анатолий Федорович Калинин, пограничник Николай Носов и многие другие.

Около пятнадцати человек прорвались. Мне и Сергею Андриясову дали задание раздобыть еды. Это было 18 ноября 1941 года.

Так мы и оказались вместе, идя из деревни в деревню. Мы притворялись братом и сестрой, сиротами. Мы просили милостыню и продвигались все дальше и дальше на запад. Морозы становились все сильнее и сильнее, оставаться в лесу по ночам становилось опасно. Мы добрались до торфяной фабрики недалеко от Чашников и нас приютила Лида Зинченко. Она жила с двумя детьми в одной комнате, а нас пустила на кухню.

Сергей очень хорошо ко мне относился, всем делился. Иногда у меня проносилась мысль, что я его почему-то боюсь. Это было необъяснимо. Сергей увидел это и сказал: «Раньше у меня было две сестры, теперь у меня три. Ты, Шурочка, моя сестра, и тебе нечего бояться. Помню, мы сели и заплакали. Он был моим единственным защитником, моим братом.

… Жила-была еврейка, которая жила на торфяном заводе с маленьким сыном. Милиционер Горолевич приютил ее у себя на квартире. И тогда он решил ее застрелить. Слух о том, что Розу собираются расстрелять, тотчас же распространился по всей деревне. Она была известна как честный и трудолюбивый человек. Все хотели попрощаться с ней. Хотя Горолевич был из Островно и были шансы, что он меня узнает, я все же поехал к ней в последний раз. Я подслушал их разговор: Роза умоляла его не убивать ее сына. Она объяснила, что его отец был русским. Когда она поняла, что он не передумает, она попросила его сначала убить ее сына. Она должна была быть уверена, что он не будет страдать. Потом он застрелил ее…

Мемориал на месте расстрела узников гетто. Островно.

Не помню, как я вернулся на кухню…

Жили мы там до начала мая. Однажды мы пошли на рынок в Чашники. Мы шли туда, слушая разговоры людей, пытаясь найти партизан. Внезапно мы услышали шум; и люди начали паниковать. Мы были в облаве — мы понятия не имели, что у немцев есть практика устраивать рыночные рейды. Нас поймали и сказали, что нас отправят в Германию на работу…

Потом были годы рабского труда в Германии, освобождения и возвращения домой. Никто не верил, что я выжил. Остальные родственники, которые выжили, помогали мне после войны. Один из них сказал мне: «Не упоминайте, что вы были в Германии. Скажи, что ты приехал из эвакуации и потерял документы». Через несколько дней мне вручили новый паспорт, и когда я его открыла, то увидела, что моя фамилия изменена с Рыжика на Рыжикову.

Я никому не рассказывал о своей жизни – я должен был сделать так, чтобы никто не узнал, что я был в плену в Германии. Более сорока лет я не имел никаких связей со своими родственниками, стараясь не причинять им вреда. Люди, работавшие в Германии, долгое время считались в нашей стране людьми второго сорта. Итак, я промолчал.

26 мая 1946 года я вышла замуж за Сергея. Его демобилизовали, и мы решили быть вместе. Он по-прежнему называл меня Шурочкой. Когда 21 октября 1948 года у нас родился сын, мы назвали его Александром – имя, которое меня спасло. Когда мы поженились, мы переехали в Грозный.

Сергей умер от сердечной недостаточности в 1978 году. Я тоже перенес несколько операций. Боль от потери семьи, людей, которые были мне так дороги, не покидает меня ни на минуту.

Среди расстрелянных в Островно мои родственники:

Берман моя Бася Абрамовна, отец Рыжик Нохим Моткевич, сестра Сара, брат Моисей, дед Рыжик Мотке Рувимович, бабушка Рыжик Хиенка, брат дедушки Рыжик Сая Рувимович, сестра отца Рива Моткевна Рыжик-Афремова и две ее дочери Рая и Дора, сестра отца Рахиль Моткевна Рыжик, жена Исаака Лиза и их двое детей Люда и Марик, брат Лизы (имя не помню, ему было 12 или 13 лет), брат бабушки Кляйнер и его жена Хася, Хана Гальбраих.

Katerina Zinchenko, Gdańsk, 2020 — Aukcja internetowa / Licytacja online — Cena

REGULAMIN Aukcji prac artystów ukraińskich «Z Miłości do Ukrainy»
POSTANOWIENIA OGÓLNE:

1. Organizatorem STALOWEJ Aukcji Sztuki jest Galeria Sztuki STALOWA z siedzibą przy ul. Stalowej 26, 03-426 w Warszawie, której właścicielem jest Krzysztof Fabijański prowadzący działalność gospodarczą pod nazwą P. W. Соло Кшиштоф Фабияньски, ул. Wojciechowska 55, 20-704 Люблин, NIP 712-005-03-00, zwany dalej Organizatorem.
Numer rachunku bankowego: PL 28 2030 0045 1110 0000 0284 0440 Bank BNP Paribas.
2. Przedmiotem Aukcji są dzieła sztuki przyjęte w komis od ich twórców, aktualnych właścicieli lub stanowiące własność Galerii STALOWA. Zgodnie z ich oswiadczeniem dzieła te są wolne od wad prawnych, prawno-rzeczowych i nie są obciążone prawami osób trzecich.
3. Aukcja jest prowadzona zgodnie z przepisami prawnymi obowiązującymi w Polsce.
4. Aukcja zostanie przeprowadzona z możliwością licytacji on-line dostępną stronie stalowa.onebid.pl.
5. Organizator ma prawo do wycofania dzieła sztuki z Aukcji bez podania przyczyn.
6. Органайзер nie pobiera wadium.
7. Cena wywoławcza każdego dzieła sztuki określona jest każdorazowo przez Organizatora w materiałach aukcyjnych. Dyptyki, tryptyki i poliptyki, или ile Organizator nie określi inaczej, stanowić będą jedną pozycję aukcyjną.
8. Минимальная розничная торговля 50,- PLN, за 1 000 польских злотых Минимальная 100 польских злотых, за 2 000 польских злотых — Минимальная przebicie wynosi 500 PLN, — PLN. Organizator pobiera opłate organizacyjną w wysokości 15% ostatecznej wylicytowanej za daną pracę kwoty.
9. Uczestnikowi nie przysługuje prawo do odstąpienia od umowy i rezygnacji z zakupu. Organizator ma prawo dochodzić należności za wylicytowaną pracę na drodze prawnej.
10. Учестник Аукджи, Ктурего Оферета Бёдзи Наджвиша Моге Уишчич Платнеш З.А. Вайлицитована Прач.
11. Odbiór wylicytowanych and opłaconych dzieł sztuki powinien nastąpić w siedzibie Galerii STALOWA przy ul. Stalowej 26 w Warszawie (от poniedziałku do piątku w godzinach 12:00 — 19):00 lub w soboty w yearzinach 12.00-17.00), nie później, niż 20 dni od zakończenia Aukcji.
12. Особые биографические удостоверения в Аукционах за передним доступом к Интернету по закону Аукционы почты с информацией о выданных лицах или разданными дотычными платами и одбиору dziełALOW Galzii sztuki.
13. Po upływie 20 dni przechowywanie nabytego dzieła sztuki odbywa się na koszt i ryzyko Nabywcy. Na życzenie Nabywcy Galeria STALOWA za odrębnie ustaloną oplatą wyśle dzieło sztuki za posrednictwem firmy kurierskiej.
14. Nabywca otrzymuje paragon fiskalny lub na życzenie fakturę VAT Marża, a także certyfikat autentyczności zakupionego dzieła sztuki.
15. Dzieła sztuki bedące przedmiotem Aukcji prezentowane będą w siedzibie Galerii Sztuki STALOWA oraz w katalogu tej Aukcji, do którego link zostanie umieszczony na stronie https://stalowa.onebid.pl/pl/index.
14. Warunkiem przystąpienia do licytacji jest zarejestrowanie się na stronie stalowa.onebid.pl. Wszystkie dane osobowe Uczestnika pozostają do wglądu wyłącznie dla odpowiednio przeszkolonych pracowników Galerii STALOWA.
15. Aby wziąć udział w tej Aukcji online, należy zalogować się na stronie stalowa.onebid.pl. По приготовлению залоговых наклеек кликните на рецепт ‘Rejestracja’, wypełnić wszystkie wymagane pola с формулой или zaakceptować niniejszy Regulamin.