Содержание
Моралист — это кто?
Что означает слово «моралист»? Это добрый человек или злой? Что он проповедует и за что борется? Обо всем этом вы узнаете из статьи.
Значение слова
Логично предположить, что слово «моралист» произошло от слова «мораль». Толковый словарь русского языка под редакцией Ефремовой Т.Ф. определяет данное слово как определенные нормы и принципы поведения, которыми люди руководствуются по отношению к другим людям в частности или к обществу в целом. Синонимы данного слова — нравственность, этика, благонравие, добродетельность. Значит, моралист — это поборник морали, тот, кто исповедует этичные нормы поведения, принципы нравственности и порядочности по отношению к окружающим.
Определение, данное выше, кажется, дает однозначный ответ на вопрос, кто такой моралист, и не оставляет сомнений в том, что этот человек заслуживает уважения. Но давайте разбираться дальше.
Оттенки и тонкие
Истинный моралист — это тот, кто исповедует принципы поведения, в которые он сам свято верит и которые соблюдает всегда и везде. Часто таких людей сопоставляют с философами, подразумевая, что моралисты осмысливают жизненные ориентации и мотивы поступков, выделяя среди ценностей только те, которые сопоставимы с совестливостью, честью, милосердием. Эти проповедники нравственности проводят четкую границу между добром и злом, белым и черным, у них нет полутонов и «лжи во имя добра».
Однако не всегда моралист — это положительное кредо. Очень часто встречаются люди, которые любят поучать других, рассказывать, как жить по справедливости и творить добро во имя добра. На деле же они жестоки, самолюбивы, эгоистичны, получают удовольствие от самого процесса нравоучения, не заботясь о том, насколько их слова соответствуют истине. Таких охотников произвести впечатление иронически также называют «моралистами», подчеркивая их неискренность и показную напыщенность. В таком случае подходящими синонимами к данному слову являются «ханжа» и «зануда».
«Все Ваши речи — пыль в глаза, лишь звук, хоть громкий, но случайный. ..», — это хороший эпитет для лже-моралистов.
Теперь вы сможете рассказать, моралист — кто это.
Нужны ли обществу нравоучители?
Фрэнсис Фукуяма — современный философ — говорит о том, что мораль — это «социальный капитал», она определяет, насколько общество способно противостоять жестокости, несправедливости и лживым идеалам. Поэтому истинные моралисты нужны людям, как учителя и поводыри правды. Главное — не допустить подмены понятий и не поверить лжепроповедникам.
Репортаж с Берлинского кинофестиваля – Газета Коммерсантъ № 25 (1428) от 14.02.1998
Газета «Коммерсантъ» №25 от , стр. 9
 Репортаж с Берлинского кинофестиваля
Олег Ковалов: я не моралист. Моралисты способны делать только скучные вещи
— Есть понятие исторической справедливости. Эйзенштейн говорил в конце жизни, что «Мексика» должна была стать его лучшей картиной. Может, это нескромно, но вот теперь, в конце века, мы имеем возможность увидеть если не фильм как таковой, то импровизацию на эту тему.
До меня было несколько попыток реконструкции замысла Эйзенштейна. Я принципиально брал не использованные ранее кадры. Предпочитал первые дубли: в них авторы-непрофессионалы всегда играли лучше всего, а потом уже не могли повторить то же самое.
Мы написали специальную шумомузыку и всю работу по звуку выполнили вручную. Современное компьютерное кино со стандартными шумами скучно слушать. А мы хотели, чтобы наш фильм можно было слушать даже без изображения, поэтому у нас в сцене перестрелки каждое ружье звучит по-разному. Эйзенштейн для нас не мертвый классик, и мы стремились, чтобы фильм вышел новым, чувственным, эротичным и говорил о нас с вами. Ведь Эйзенштейн снимал не про Мексику, а про человечество, и мы хотели передать ощущение космоса.
Комментарии Самое важное в канале Коммерсантъ в Telegram
Злобное тщеславие моралистов – Арина Холина – Колонки – Избранное – Сноб
Безнравственность вдруг вышла из моды. Даже не так — ее вывели под руки, швырнули на улицу и попросили впредь не беспокоить.
Дошло до того, что уже и кино Вуди Аллена выглядит совершенно непристойно — один из его героев, в «Разбирая Гарри», заводит роман с сестрой своей жены, а потом еще и описывает это в книге.
А Педро Альмодовар — это по современным меркам порнография. Такие сюжеты: у девушки, которая вышла замуж за бывшего любовника матери, сексуальная связь с трансвеститом, а ее мать, вернувшись из Мексики, опять соблазняет ее мужа.
Или такие: девушка встречается с молодым человеком, но изменяет ему с его отчимом, который убил его мать.
В лучшие времена люди умели поддаваться искушениям. И это, на самом деле, значительно труднее, чем обуздать свои страсти и устоять перед соблазном.
О, ты овладел собой, ты справился, устоял! И, глубоко несчастный, плетешься домой, утешая себя гордостью за то, что не сделал ничего неприличного. Жизнь и дальше будет такой же равномерно скучной и бессмысленной. Ты ничего не сделал — и теперь тебе опять нечего опасаться, не о чем жалеть, и безумная улыбка не появляется на лице, когда приливает соленая и плотная волна воспоминаний, и почти сбивает с ног, освежая и подбадривая.
Скучным быть очень просто. Ты ничем не рискуешь. Ты не ставишь всю свою жизнь на кон за одно мгновение (ну, хотя бы за сутки), и тебя потом не закручивает на резких поворотах мелодрамы, которую ты сам и сочинил.
У меня есть приятельница, назовем ее Наташа (потому что так ее и зовут). Она познакомилась в Петербурге с молодым человеком, они сошлись, и он уговорил ее переехать к нему в Москву. И вот чуть ли не в первый же день в Москве, на дне рождения, между прочим, ее бойфренда, она встречает моего друга Андрея. И прямо оттуда уезжает с ним. Они были вместе семь лет — странных лет, сложных лет; они расставались всерьез раза три, и не то чтобы остались друзьями. Но под поезд она не бросилась, разумеется.
Все тот же Вуди Аллен влюбился в приемную дочь своей бывшей жены. Во взрослую девицу, между прочим. Но на него набросились с таким пылом, как будто он совратил родную малолетнюю дочь.
Ведь людям так нравится осуждать других за то, на что они сами так и не решились. Мораль — это всего лишь злобное тщеславие тех, кто нашел повод считать себя лучше других.
«В прежнее время никто не старался быть лучше своих ближних. Это даже считалось дурным тоном, мещанством. Но теперь вы все помешаны на морали.
Моралист обычно труслив. Он прикрывается религией, он якобы заботится о будущем, но на самом деле он просто боится потерять ту малость, которую кое-как накопил за долгие годы. Какой-нибудь унылый и несчастливый брак. Скромную работу, где он застрял в неестественной позе. Мнение соседей, которым совершенно не к чему придраться (к их огромному сожалению).
Один приятель рассказал дивную историю. Он ехал из деревни в город по делам, которые вырвали его из летней расслабленности. Налоги, жильцы в квартире учудили, с женой поругался — все сошлось. И вот он сидит за рулем на переезде, в самом угрюмом расположении духа, ждет, когда поднимется шлагбаум. А поезда все нет. Нет и нет. Настроение ухудшается, грудь сдавливает злость. И наконец появляется состав. Очень медленно. На открытой платформе он видит женщин в роскошных вечерних платьях, мужчин во всем торжественном и накрытые столы с запотевшими бутылками шампанского в серебряных ведрах.
В первое мгновение он решил, что расплавился на жаре — и это все ему мерещится. Но это было на самом деле. К большому расстройству моего друга — потому что он сценарист, а история эта настолько символичная, что ее даже как-то неловко использовать в серьезном кино.Это к тому, что моралисты — они всегда сидят в раскаленной на солнце машине, злятся на себя и на жизнь, и ждут, когда жизнь, о которой они и не мечтают, проедет мимо них.
Что им еще остается, кроме осуждения? Они не знают, кто эти люди, куда они едут, откуда приехали, но они готовы судить их за то, что им хорошо.
Им бы выскочить из машины и весело побежать следом, крича во весь голос: «Возьмите меня с собой!» И обрадоваться уже тому, что ты сделал нечто безумное, смешное. Не так даже важно — возьмут или нет.
Но моралист, конечно, останется на месте и, скорее всего, подумает, что вдаль с шампанским уехали какие-нибудь шлюхи и жулики, потому что кому иначе придет такая дикая фантазия — ехать на платформе, тратить столько денег, которые можно было бы отдать нищим сиротам?
Моралист — он же всегда против роскоши и веселья. Он лучше знает, куда отдать чужие деньги. И моралист никому никогда ничего не прощает. Он ненавидит страсти, он готов растоптать любого, кто им поддается. Моралисты жестоки. Они почти так же бесчеловечны, как кредиторы.
Иногда я зачем-то представляю себе бывшего президента Билла Клинтона, который говорит: «Америка! Я не самый плохой президент. Я не самый плохой муж — в общем и целом. И мне нравятся пухлые молодые девушки, мне нравится вся эта фигня с сигарами… я был, я делал, я получал удовольствие. Это было круто. И оно того стоило. Я уезжаю в Европу, куплю виноградник в Тоскане и, наконец, буду жить так, как мне хочется. И еще — идите все в жопу».
Он бы обезоружил всех моралистов, ткнув их длинные любопытные носы в то, что любые разговоры о нравственности — вранье и фальшь. Моралисты врут друг другу, врут сами себе, они играют на человеческом желании нравиться любой ценой — даже такой, что превращает тебя из живого человека в мумию, чью душу вынули, законсервировали и вложили обратно.
Нормальный человек обязательно должен поступать безнравственно, неприлично, импульсивно и безрассудно — иначе никуда не денется ощущение, что ты уже умер, но почему-то не попал в заветный рай.
Седьмой критический бред — Бред трагического идеалиста — LiveJournal
Вступление
Логическая характеристика отвлечённого морализма будет проведена в два этапа. Сначала будут определены последовательно умозрительный (теоретический), эстетический и практический принципы морализма, то есть морализм как
Умозрительный принцип отвлечённого морализма — морализм как теория
В первом приближении умозрительный принцип, заключённый в отвлечённом морализме, может быть установлен с помощью следующей схемы, которую я заимствую у Э.
Берна и ещё одного неизвестного мне составителя (возможно, С.И Еремеева).Имеем два вида — положительное и отрицательное — отношений к миру и к себе самому, комбинируя которые, получаем четыре следующих варианта.
Первый: я хороший и мир хороший. Настроение, которое сам Э.Берн считает пложительным и конструктивным. Доведённое до крайних пределов, это будет нечто тупое и благодушное. Однако в умеренном варианте мы имеем доброжелательность к разным точкам зрения в сочетании с отсутствием всяких «комплексов неполноценности», мешающих признавать собственные ошибки.
Второй: я плохой и мир плохой. Умеренное выражение мы находим в индийских учениях, признающих призрачность мира и страдания, приходящие от наших желаний. Крайняя форма — вандализм. Отвлечённый морализм сюда явно не относится, так как самообвинение исключает обвинительный пафос.
Третий: я плохой и мир хороший.
Четвёртый: я хороший и мир плохой. Именно здесь я нахожу место отвлечённому морализму.
Действительно, что такое отвлечёный морализм. В его основе лежит некоторый принцип, имеющий 1) обвинительный характер и 2) чисто умозрительный характер. Второе означает, что в жизни этот принцип оказывается неприменимым, но обвинительный характер требует признания того, что сама жизнь является неправильной.
Таким образом, общий теоретический принцип, присущий отвлечённому морализму, звучит как обвинение миру в сочетании с самовосхвалением.
Следует заметить, что эта схема имеет ограниченное применение. Мало того, что она неполна (как можно видеть отсюда, полный перебор даёт 16 вариантов), но само её существование в прошлом было бы невозможным из-за отсутствия понятия «я», точнее из-за отсутствия в человеческом сознании категории личности. Как это возможно, отчасти можно уяснить отсюда.
Поэтому, если мы хотим видеть более универсальную формулировку, а не характеристику современного либерального морализма, придётся обратиться к более фундаментальным категориям, например, к рассмотренным в уже упомянутом бреду.
Во-первых, морализм предполагает некоторое обвинение, осуждение, следовательно, отрицание. С другой стороны, из внимательного рассмотрения схемы Э.Берна можно вывести такую характеристику морализма, как дуализм, то есть резкое разделение между плохим и хорошим. Наконец, в-третьих, обвинительный пафос морализма направлен на наш мир, на наши пороки и слабости. Из этого следует, что формула отвлечённого морализма: Идея ∩ ¬Материя, что соответствует аксиоме фатализма. Родственная морализму аксиома — оккультизм — может и не содержать дуализма, обеспечивающего обвинительный настрой. Противоположная морализму аксиома — реализм (¬Идея ∪ Материя), не содержащий никакого дуализма (∪ а не ∩) и отрицающий жизненность всяких отвлечённых идей.
Эстетический принцип отвлечённого морализма — морализм как выражение
Попробую теперь определить эстетический принцип. Это сделать сложнее, так как чувственность несводима на логику, а здесь же стоит задача всё же разумного определения.
Переходя к чувственности, мы имеем дело с категорией выражения, которое некоторым образомм соотносится с выражаемым. Имеются три возможности.
1) выражение меньше выражаемого
2) выражение равно выражаемому
3) выражение больше выражаемого
Первое есть схема, второе — символ, третье — аллегория.
Для всех без исключения людей, включая отвлечённых моралистов, выражение — это слово. Это то, что существует уже независимо от говорящего, то есть относится к «миру», а не к «я». Поэтому можно говорить, что отвлечённый морализм схематичен. В некотором роде это также означает, что он имеет более умозрительный характер, нежели два других варианта. Обращаясь теперь к работе А.Ф. Лосева «Диалектика художественной формы», можно привести те выразительные категории, которые имеют отношение к схеме. Не имея возможности детально объяснять в этом бреду смысловые взаимоотношения между выразительными категориями, я даю лишь сокращённую их сводку, надеясь, что они будут понятны интуитивно.
«Идея» | Схема | Аллегория | Символ |
«Материя» | Ироническое (Напыщенное) | Комическое (Наивное) | Изящное |
«Личность» (синтез идея-материя) | Трагическое (Безобразное) | Смешное (Возвышенное) | Прекрасное |
Таким образом, эстетический принцип отвлечённого морализма основан на категориях иронического и трагического, с возможным переходом в напыщенное и безобразное.
Ничего тут неожиданного нет. Расцвет либеральной мысли сопровождался в нашей стране настоящим взрывом популярности сатириков разных мастей и расцветок. Хотя либерализм — это ещё не отвлеченный морализм, но обратное будет верным, так как отвлечённый морализм предполагает чувство превосходства над окружающим. В требовании прав и свобод, в верховном принципе отдельной личности, определяющих суть либерализма, мы находим скрытое утверждение превосходства этой самой отдельной личности.
С другой стороны, можно видеть всевозможные исторические ужастики, настоящие проклятия прошлому с подсчётом миллионов жертв и обличением верховных преступников. Это было занятием всей «прогрессивной» общественности до Революции, а затем стало занятием диссидентов и сегодняшних либералов, которые рисовали нам картины беспросветной трагедии прошлой жизни России, отвлечённо выбирая нужный себе период.
Нравственный принцип отвлечённого морализма — морализм как практика
Для определения морализма с практической его стороны, воспользуемся теорией В.С.Соловьёва. Различая низшее, равное и высшее (какой бы смысл ни вкладывать в эти понятия) можно ставить вопрос о логически правильном, безусловном отношении к каждому из них. Эти отношения должны быть основаны в человеческой природе, чтобы нравственные принципы, следующие из этих отношений, были бы исполнимы.
Такие природные качества Соловьёв находит в чувствах стыда, жалости и поклонения. Развивая их в принципы наших действий, получаем принципы: аскетизма, альтруизма и пиэтизма.
Низшее | Равное | Высшее | |
«Материя» (качество человека) | Стыд | Жалость | Почитание |
«Идея» (принцип действия) | Аскетизм | Альтруизм | Пиэтизм |
Заметим, что последовательность низшее-равное-высшее (Соловьёв) может трактоваться в терминах вещи-понятия-святыни (Флоренский) или в терминах природа-человек-Бог. Имея в виду все эти интерпретации, попробую определить основные черты морализма.
В силу умозрительного принципа морализма равного не существует. Это приводит к жёсткому дуализму, при котором человек, как правило, приравнивается к низшему. Божественное либо остаётся святынью, либо переходит в отвлечённое понятие.
Из этого следует, что принцип аскетизма становится определяющим. Хотя пиэтизм не исключается, но предметы поклонения становятся очень далёкими от нашего мира.
Итак, отвлечённый морализм как практика есть аскетизм. Что же является предметом аскетизма, это уже зависит от исторических обстоятельств, к краткому рассмотрению которых я перехожу далее.
Следует заметить, что определённые выше принципы должны приниматься целиком, а не по отдельности. Иначе любого, кто предпочитает иронию, или любого, кто разделяет принцип фатализма, придётся записывать в отвлечённые моралисты. К тому же четвёртый принцип Э.Берна связывался неизвестным мне составителем одной книжки с гностицизмом. Но как ни близок гностицизм к отвлечённому морализму, это не тождественные явления. Любой ригорист может показаться отвлечённым моралистом. Наши старообрядцы при таком подходе могут быть названы этим нехорошим понятием. Однако отвлечёный морализм не является, как я понимаю, самостоятельным явлением. В его основе лежит отрицание, поэтому его судьба — паразитирование на каких-либо положительных началах.
Это соображение надо иметь в виду, чтобы не свалить в одну кучу тех, кто готов «за единый аз» на смерть, и тех, кто ведёт к смерти.
Невозможность отвлечённого морализма в первобытном сознании
Схематически можно различать в первом приближении три формы человеческого сознания: первобытное, авторитарное и либеральное. Подробнее здесь.
Первобытное сознание, как оно известно нам по реконструкциям, не знало дуализма. А это означает, что морализму в первобытном сознании места не было. Устойчивость малых архаических обществ обеспечивалась традициями, и всяки, кто нарушал эту традицию, попросту уничтожался: буквально или изгнанием из общества. Отвлечённый морализм в первую очередь предполагает борьбу идей, обвинение — это некоторая идея. В первобытном обществе речь могла только идти о фактах, а не идеях — о фактах нарушения.
Отвлечённый морализм авторитарного сознания
Дуализм идеи и материи, лежащий в основе морализма, не мог возникнуть раньше представления о самостоятельном существовании идеи. Хотя к этому отчасти пришли логическим путём некоторые греческие философы, влиятельными их умозрительные конструкции быть не могли из-за своей сложности для «нормальных» людей. Убедительность и доступность любой доктрины имеет, как правило, религиозное выражение. А первым религиозным явлением, в котором идея и материя могли быть различены резко и бесповоротно, был иудаизм. Сам по себе иудаизм, разумеется, не может быть сведён к морализму. Однако в его рамках возникли учения и секты, вполне подходящие под полученные выше определения.
Происхождение этих сект объясняется С.Н. Трубецким как реакция на языческие влияния, которые проникали извне — от мира эллинизма — и которые выплывали изнутри — из народных еврейских верований. И «усердие к закону приводило к сектанству». Такова была секта ессеев, появившееся примерно во II в. до Р.Х.
Всю жизнь своих соплеменников ессеи считали нечистой. Из-за чего последние удалялись из палестинских городов в глухомань и там постоянно очищали себя омовениями и не решались нарушать субботу даже ради отправления естественной надобности. Ессеи отрицали брак, рабство, признавали судьбу. Один взгляд на женщину — греховен, так как она — порождение злого начала. Тело — это оковы и темница души.
Другие секты, такие как фарисеи и саддукеи отличались более «мягким» характером, чем ессеи, хотя элементы морализма также содержат.
Иудейский морализм зиждется на законе Моисея, а любой закон, взятый как самостоятельная сущность, есть отвлеченная идея. Христианство противопоставило закону благодать, любовь: ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни начала, ни силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни иная какая тварь не могут отлучить нас от любви Божией.
Тем самым, казалось бы был поставлен конец посягательствам морализма. Однако история морализма продолжается, что ещё раз говорит о какой-то особой и неустранимой черте человеческого характера. Новую жизнь морализм получает в рамках христианского гностицизма. Слово «христианский», кстати вовсе не означает, что этот гностицизм существовал в рамках христианства. Христианством гностические течения считаются ересямии осуждены на соборах, так как этот гностицизм активно использовал новозаветную мифологию, отходя от магистрального развития христианства в главном — в решении христологического вопроса.
Морализм христианского гностицизма базируется на особом решении христологического вопроса. На вопрос «кто есть Иисус» они отвечают, что Он есть Бог и только Бог, а тело Иисуса есть призрак. Сразу явно видно основной умозрительный принцип, хотя и выражали его по-разному и с большей или меньшей ясностью. Суть его проста: плоть (материя) есть зло (сатана), и, чтобы спастись, нужно освобождаться от тяжести материи.
В сочинениях II в. по Р.Х. сирийских гностиков Саторнила и Василида (вернее в том, что от них осталось) приходится продираться сквозь полчища всяких ангелов и архонтов, чтобы вытянуть моралистический момент. Последний утверждается, однако, и в явной форме. Например, Саторнил запрещал брак и рождение детей, требовал воздержания от употребления мяса. Василид явно формулировал, что страдания людей заслуженны, даже если речь идёт о сознательных пытках. Маркиониты, последователи сирийского еретика II в. по Р.Х., в гораздо большей степени, чем последователи Василида и Саторнила, могут быть названы христианами, так как исходят из библейских текстов. Однако они же приходит к похожему аскетизму. Наиболее радикальной оказалась малоизвестная палестинская секта III в. по Р.Х. последователей Валезия, которые в борьбе с материей оскопляли себя.
Скопчество оказалось долгоживущей идеей и имел свои проявления даже в России XIX века.
Про другие крупные явления, в явной форме содержащих все признаки морализма — про манихейство, богомильскую ересь, катаров и альбигойцев — писать не буду, так как они широко известны и для целей данного бреда уже ничего нового не добавляют. От гностиков эти ребята в нравственной сфере ушли недалеко.
Вероятно, можно утверждать, что христианский морализм основан на факте телесных страданий. Тема эта вовсе не была уникальной для христианства. В явной форме она была сформулирована ещё в буддизме в V в. до Р.Х. Но в христианстве был новый элемент: не только представление об особом духовном мире, лишённом страданий, но и, самое главное, о пути спасения, явленном жизнью, смертью и Воскресением. Забыв о любви, однако, христианские гностики и выросшие на основе гностических учений моралисты попытались решить вопрос о спасении технически, утверждая сугубо аскетический путь жизни. Техника же всегда есть метод, то есть нечто безличное, а потому и отвлечённое.
Думаю, что немногое к сказанному может добавить изучение иных форм морализма, выросшего на религиозной почве. Например, знакомство с парсизмом показывает, что персидский дуализм добра и зла приводит к тем же практическим результатам, что и дуализм христианский.
Отвлечённый морализм либерального сознания
Дуализм авторитарного сознания — это дуализм природа-Бог. Авторитаризм имеет перед собой высшую ценность, имеющую внемировое, внеприродное существование. Либерализм такой внемировой ценности не признаёт, заменяя её ценностью отдельного человеческого качества. Напротив Бога в авторитаризме стояла вся природа, что так или иначе обеспечивало некоторую цельность в восприятии личности и общества. Это находило своё выражение в том, что сознание авторитарного общества было принципиально мифологическим, причём религиозно-мифологическим, а это значит, что те практические сферы, которые мы привыкли считать самостоятельными, в авторитарном сознании считались если и не тождественными, то вытекающими друг из друга. Речь идёт о тех видах духовной деятельности, которые даны в следующей таблице.
Бытие (вещи) | Сущность (понятия) | Сущее (святыни) | Идеал (цель) | |
Воля | Хозяйство | Государство | Культ | Добро |
Ум | Естествознание | Человекознание | Богословие | Истина |
Чувство | Дизайн | Искусство | Мифология | Красота |
В авторитарных цивилизациях строго различить эти виды в общем случае не удаётся. Они оказываются сосуществующими. Это и культовый характер сельского хозяйства (например, в Др. Египте), это и сочетание искусства и философии (например, диалоги Платона). К этому добавляется всё пронизывающая мифология: языческая в мире эллинизма, христианская в Средневековье, зороастрийская в Персии. Искусство сплошь и рядом оказывается только религиозным, а политики считают себя потомками богов.
Наш мир устроен проще. С разделением труда стало возможным заниматься одним делом, не думая и не понимая других. Отделение физиков от лириков, горожан и селян, разделение самой науки и искусства — всё это явления одного процесса, который Соловьёв именует выделением личного элемента.
Эти соображения приводят к вопросу, какое явление человеческой духовности представляет собой отвлечённый морализм по преимуществу. Последнее уточнение имеет значение, так как в приниципе ничего не мешает морализму быть чем угодно.
Ясно, что мораль — это практическая сфера по преимуществу, а не сфера умозрения или чувственности. Мораль всегда определяет: что есть добро и что есть зло и тем самым ограничивает рамки некоторой деятельности или же предписывает некоторые виды деятельности. Поэтому место либерального морализма — в первой строке таблицы.
Казалось бы, здесь нет ничего нового по сравнению с авторитарным случаем. Однако это не так.
Например, гностики, многие из которых превращались в моралистов, всегда исходили из достаточно подробной мифологии, имеющий вид онтологической теории. Это была своего рода именная нумерология, в которой мы могли найти подробные описания действий ангелов, духов, эонов и прочих духоных сущностей с обязательным перечислением всех имён последних. Теперь же, резко отделив умственную деятельность от практической, мы вправе ожидать, что теория либерального морализма очень бедна, или её вообще нет.
Морализм в искусстве сегодня существует разве что в форме «социальной рекламы». Попытка говорить о добре и зле в рекомендательной форме на языке художественной или музыкальной форме гарантирует сегодня провал исполнителей, решившихся на такое дело. Лишь сатира, как будто, процветает сегодня вполне. Однако и тут нужно сделать оговорку.
Следующее уточнение можно получить из рассмотрения умозрительного приницпа. Раз «идея» в морализме преобладает на «материей», а божественное для либерализма заключено в самих людях, то область морализма ограничивается вторым, «понятийным» столбцом таблицы. Действительно, морализм, который проповедует аскетизм, подавляющий природу, представить в рамках либерализма невозможно, так как последний нацелен как раз на всемерное развитие этой природы.
Следовательно, основная сфера приложения либерального отвлечённого морализма — это политическая сфера. Либеральный морализм сосредоточен на обличении пороков общественного устройства, на несовершенстве или даже преступности политической организации. В основе либерального морализма также закон, право. Однако в отличие от ессеев, либеральные моралисты не столько требуют исполнения закона, сколько его изменения. Либеральный аскетизм — это практика, подавляющая существующее право. Настоящий отвлечённый моралист — это всегда оппозиционер к власти. Именно эти соображения позволяют записать в отвлечённые моралисты не только таких одиозных личностей как Новодворская или Ковалёв, но и нобелевских лауреатов — Солженицына и Сахарова. Они всегда были критиками режима. И Сахаров, если бы дожил, без сомнения критиковал бы Россию олигархическую, так же как он это делал по отношеию к России советской. Все принципиальные диссиденты — отвлечённые моралисты.
Приведённые соображения позволяют увидеть и истинное лицо той сатиры, которая может иметь отношение к морализму — это будет политическая сатира. Однако главным для либерального морализма, как я думаю, будет всё же трагический момент. Это проявляется в форме обличения зла общественного устройства, которое приводит к страданиям людей.
Формы либерального морализма многообразны, ибо на нём также сказалось разделение личного элемента. Вместо мощных нравственных теорий Василида или Маркиона, мы имеем теперь более или менее мелкие группы, которые паразитируют на узких общественных проблемах. Таков, например, феминизм, требующий подавления прав мужского населения. Таковы зелёные, требующие подавления прав предприятий материального производства. Таковы активисты ювенальной юстиции, требующие подавления прав родителей. И т.д и т.п.
Всё это движения, выступающие в виде «борьбы против», а не «борьбы за». Положительный элемент в этих движениях подавляется и затмевается запретительным. Если маркиониты исходили из равенства всех перед требованием антиприродного аскетизма для избавления страданий человека, то либеральные моралисты исходят из неравенства одной части и требуют подавления другой части общества.
Тем не менее нельзя отрицать наличия положительного элемента во всех упомянутых либеральных движениях. Как бы ничтожен он не был, он есть, и именно его присутствие создаёт видимость правды в призывах за частные права.
Можно ли однако мыслить такое моралистическое движение, в котором положительный элемент отсутствовал бы напрочь? Можно, и это не нигилизм, если кто вдруг вспомнит о таком духовном явлении. В нигилизме нет обвинительного пафоса, поэтому нигилизм — это уже не морализм, а нечто ещё более ничтожное.
Морализм без положительного элемента — это обвинение любого обвинения, это запрет на любые запреты. Духовное явление, которое соответствует такому определению, именуется толерантностью. Толерантность это запрет на действия и даже мысли любого убеждённого, верящего или знающего человека.
Если авторитарный морализм в пределе требовал уничтожения природы, то либеральный морализм требует уничтожения личности, что полностью сочетается с отрицанием божественного элемента.
Я уже писал здесь, цитируя А.Ф. Лосева, что свобода науки и искусства это естественные требования, вытекающие из сущности либерализма. Однако наука и искусство — это сферы, обусловленные умом и чувством. Теперь же можно сформулировать оставшийся элемент, соответствующий либеральному сознанию — это свобода желаний. Любая попытка обуздания таких желаний подавляется отрицанием запрета, насаждением толерантства и подавлением всего того, что мешает отличить человека от животного.
Разрушительность отвлечённого морализма
Упрощённо можно представить изложенное выше в виде следующей таблицы.
Бытие (вещи) | Сущность (понятия) | Сущее (святыни) | ||
Первобытное сознание | Мой мир — добро и зло (жизнь) | |||
Авторитарное сознание | Материя — зло | Бог — добро | ||
Либеральное сознание | Жизнь — зло | Идея — добро |
Мысленное, отвлечённое противопоставление друг другу элементов цельной жизни приводит к её уничтожению, к подавлению бытия. Если для авторитарного сознания такое подавление ведёт к последовательному антиматериализму, то для либерального выражается в первую очередь в его атеизме. И то, и другое означает разрушение жизни и общества в угоду отвлечённому умозрительному принципу, в угоду, может быть, яркой, но совершенно безжизненной мечте, которая завладевает каждым, кто начинает верить своему разуму больше, чем сердцу.
Как говорил один сумасшедший:
Заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верны земле и не верьте тем, кто говорит вам о неземных надеждах! Они – отравители; неважно, знают ли они сами об этом. Они презирают жизнь; это умирающие и сами себя отравившие, это те, от которых устала земля: да погибнут они!
В этих заброшенных развалинах моралист увидит символ участи всей вселенной. | In this ruined and forgotten place the moralist may behold a symbol of the universal destiny. |
Но Хэнд такой же, как все, — суровый, черствый моралист. | But Hand was a hard, cold, moral man also. |
Я не моралист, Питер, и считаю, что такое положение ненормально. | I’m no moralist, Peter, and I think that’s abnormal. |
Человечество одурманено религией, тогда как жить нужно учиться у жизни, и профессиональный моралист в лучшем случае фабрикует фальшивые ценности. | The world is dosed with too much religion. Life is to be learned from life, and the professional moralist is at best but a manufacturer of shoddy wares. |
Не будь, о моралист, так строг!.. | Don’t be so severe, O moralist! |
Я предприниматель, а не моралист. | I’m a businessman, not a moralist. |
Господи, какой у меня сын моралист. | What a son I have. A moralist, my son is now. |
Художник не моралист. | No artist has ethical sympathies. |
Ноа Портер, философ-моралист, был президентом с 1871 по 1886 год. | Noah Porter, moral philosopher, was president from 1871 to 1886. |
Другие результаты | |
Приемы борьбы у этого моралиста весьма эффектны и совершенно аморальны. | The methods of the great moralist are pretty unfair and theatrical. … |
Уж очень разительно было его превращение из распутника в моралиста. | The transition from libertine to prig was so complete. |
На мой взгляд, было бы гораздо полезнее и поучительнее видеть в нем моралиста в традициях Эмерсона. | In my opinion, it would be much more useful and illuminating to see him as a moralist in the tradition of Emerson. |
И моралистам никогда его не изменить. | Moralists’ strictures will never change it. |
Я консультировалась со строгими моралистами, как надо выглядеть. | I consulted the strictest moralist to learn how to appear. |
Я не согласна с моралистами, называющими наш мир унылой пустыней. Для меня он цветет, как роза. | I wondered why moralists call this world a dreary wilderness: for me it blossomed like a rose. |
И быть не просто моралистами, но на практике применять это | not to be merely moralistic, but that it’s more practical. |
Ницше выразил восхищение французскими моралистами XVII века, такими как Ларошфуко, Лабрюйер и Вовенарг, а также Стендалем. | Nietzsche expressed admiration for 17th-century French moralists such as La Rochefoucauld, La Bruyère and Vauvenargues, as well as for Stendhal. |
Она не делает акцент на правящем Цезаре, или безжалостном моралисте, или неподвижном движителе. | It does not emphasize the ruling Caesar, or the ruthless moralist, or the unmoved mover. |
Он был крайне моралистичен и не доверял честности своих оппонентов. | He was intensely moralistic and distrusted the integrity of his opponents. |
Закон об уличных ставках 1906 года был контратакой моралистически настроенного среднего класса, который косо смотрел на эту новую форму азартных игр. | The Street Betting Act of 1906 was the counterattack by the moralistic middle-class which looked askance at this new form of gambling. |
Среди представителей интеллигенции и в средствах массовой информации мы слышим, кажется, преобладание голосов либеральных «ястребов» и неоконсервативного массового энтузиазма, моралистический призыв к действиям в Сирии, основанный на эмоциях. | The dominant voice among intellectuals and in the media seems to be a liberal hawk/neoconservative groundswell, a moralistic call for action in Syria based on emotion. |
Он также движим ярко выраженным постмодернистским и слегка моралистическим мировоззрением. | It is also being driven by a distinctly postmodern and fairly moralistic worldview. |
Его стихи наполнены моралистическими темами, такими как неравномерное распределение богатства и плачевные результаты роскошной жизни. | His poems are filled with moralistic themes such as the uneven distribution of wealth and the unfortunate results of luxurious living. |
Хасидские сказки — это литературный жанр, касающийся как агиографии различных реб, так и моралистических тем. | Hasidic Tales are a literary genre, concerning both hagiography of various Rebbes and moralistic themes. |
Поэма является шедевром эротической литературы, но это также глубоко моралистическое произведение. | ” The poem is a masterpiece of erotic literature, but it is also a profoundly moralistic work. |
Поэтому просто для смеха я попытался вернуть последнее моралистическое удаление тега, и вот, глядь, ничего не изменилось. | So just for laughs I tried reverting the last moralistic deletion of the tag, and lo and behold, nothing’s changed. |
Эдит рассказывает моралистической матери Берти Миранде Пелхэм о Мэриголд; она поворачивается против брака, но в конце концов побеждает честность Эдит. | Edith tells Bertie’s moralistic mother Miranda Pelham about Marigold; she turns against the match, but is won over after all by Edith’s honesty. |
Я не верю в чрезмерно моралистическую философию. | I don’t believe in overly moralistic philosophies. |
С такими текстуальными изменениями Оскар Уайльд намеревался уменьшить моралистическую полемику вокруг романа Портрет Дориана Грея. | With such textual changes, Oscar Wilde meant to diminish the moralistic controversy about the novel The Picture of Dorian Gray. |
Они верили в совершенство людей и были очень моралистичны в своих начинаниях. | They believed in the perfectibility of people and were highly moralistic in their endeavors. |
Это — я, моралистичный кино-студент. | That’s me. The moralistic film student. |
О, я помню тебя, моралистичный кино-студент. | Oh, I remember you. The moralistic film student. |
Тем временем, инфицированные женщины могут или начать склоняться к суициду, или становятся более сердечными, нестабильными и моралистичными. | Infected women, meanwhile, can become either suicidal or more warm-hearted, insecure, and moralistic. |
Существует еще один взгляд — думать о проблеме с точки зрения, которая у философов-моралистов называется проблемой заварочного чайника. | Or there may be another way of doing it, which is to think about the problem in terms of what — if you associate with moral philosophers — is called the teapot problem. |
Поскольку такое мышление почти не оставляет места для индивидуальных нравственных действий, тех, кто выступает с социальной критикой, часто высмеивают как наивных моралистов или приверженцев элитаризма. | As there is not much space in such thinking for individual moral action, social critics are often ridiculed as naive moralists or elitists. |
Надеюсь, вы не из этих докторов-моралистов, Дойл? | I do hope you are not one of those morally superior doctors, Doyle. |
Чикаго, где полным-полно ханжей, святош, моралистов, блюстителей нравственности! | And its conventional, moral, religious atmosphere! |
То, что у моралистов зовется безднами человеческого сердца, — на самом деле только обманчивые мысли, непроизвольные стремления к личной выгоде. | The abysses of the human heart, in the moralists’ phrase, are only insidious thoughts, involuntary promptings of personal interest. |
Группа использовала язык и риторику консервативных моралистов для того, чтобы одевать голых животных, включая домашних животных, животных скотного двора и крупных диких животных. | The group used the language and rhetoric of conservative moralists for the aim of clothing naked animals, including pets, barnyard animals, and large wildlife. |
Ренессанс породил плеяду выдающихся поэтов, историков, критиков, антикваров, теологов и моралистов, что сделало XVI век золотым веком. | The Renaissance produced a pleiad of distinguished poets, historians, critics, antiquaries, theologians, and moralists which made the sixteenth century a golden age. |
Этот стиль вызвал критику со стороны некоторых моралистов, которые считали, что одежда привлекает неуместное количество внимания к женскому телу. | The style drew criticism from some moralists, who thought the garment drew an inappropriate amount of attention to the female body. |
Ионеско не был моралистом, но даже он не оспорил бы один моральный вывод, который должен быть сделан из этой истории: когда социалисты избегают принятия необходимых мер, дела только ухудшаются. | Ionesco was no moralist, but even he would not deny one moral to be drawn from this story: when societies avoid taking necessary measures, things only get worse. |
Судьей был старый Эвис, довольно легкомысленный в молодости, ставший большим моралистом, когда надел мантию. | Old Avis, it was. Been a bit of a rip himself when young — but he’s very hot on morality when he’s presiding in his robes. |
Главный герой был одновременно и нигилистом, и моралистом. | A PROTAGONIST WHO WAS BOTH A NIHILIST AND A MORALIST. |
Дорогой мой, да вы и в самом деле становитесь моралистом! | My dear boy, you are really beginning to moralise. |
Камю был моралистом; он утверждал, что мораль должна руководить политикой. | Camus was a moralist; he claimed morality should guide politics. |
Камю был моралистом и склонялся к анархо-синдикализму. | Camus was a moralist and leaned towards anarcho-syndicalism. |
В Tămâie şi otravă Теодорану, как и Франция, является моралистом. | James A. Brame, president of the Illinois Alliance of Black Student Organizations. |
В Tămâie şi otravă Теодорану, как и Франция, является моралистом. | These events led rapidly to Mary’s defeat and imprisonment in Loch Leven Castle. |
В Tămâie şi otravă Теодорану, как и Франция, является моралистом. | In Tămâie și otravă, Teodoreanu is, like France, a moralist. |
Вообще, это странное требование к моралисту, чтобы он не восхвалял никакой другой добродетели, кроме той, которой он сам обладает. | In general, it is a strange demand on a moralist that he should commend no other virtue than that which he himself possesses. |
Это связано с тем, что эти моралисты предостерегали от чрезмерности во всем — еде, сексе, охоте, танцах и даже в покаянии и религиозной приверженности. | This was because such moralists warned against excess in anything — eating, sex, hunting, dancing or even penance and religious devotion. |
Во-вторых, христианские моралисты и священники Средневековья действительно предупреждали о вреде чрезмерно частого принятия ванн. | Secondly, Christian moralists and churchmen in the Middle Ages did warn against excessive bathing. |
А раз уж эту загадку придумали философы-моралисты, то четвертый ответ: Это часть Божественного промысла. | And, since this is coming from a moral philosopher, the fourth would be that it’s part of God’s plan for the universe. |
Но против них сомкнутым строем стояли моралисты — бедные, неразумные подпевалы, умеющие только повторять то, о чем трубит молва, люди, подобные несомой ветром пыли. | But as against these there were the preachers-poor wind-blown sticks of unreason who saw only what the current palaver seemed to indicate. |
На их стороне моралисты всего мира. | They have the moral support of the entire world behind them. |
Слава богу, не все ведь могут подчинить себе эти проклятые моралисты. | Thank God the damned moralists can’t get everything under their thumbs. |
Мягкотелые интеллигенты и близорукие моралисты отшатнулись от нас. | The short-sighted, the aesthetes, the moralists did not understand. |
Нет, для этого оно не требовалось, это знали до него философы Греции, римские моралисты, пророки Ветхого завета. | No, there was no need for that; the Greek philosophers, the Roman moralists, the prophets of the Old Testament knew that before. |
Глупцы именуют подобное поведение интриганством, — воскликнул он, — моралисты осуждают его и называют рассеянным образом жизни. | ‘Those who know no better,’ he cried, ‘call this sort of business scheming, and moral people condemn it for a dissipated life. |
Морализм (Морализаторство) | Что такое Морализм (Морализаторство)
Морализм (Морализаторство) как качество личности – склонность получать удовольствие от нравоучений и морального проповедничества, от превращения морали во что-то самодовлеющее; стремление «учить жить».
Однажды Мудрая Свинья задумалась о вопросах морали и, немного подумав, сказала вслух следующее: — У каждого племени, клана и даже семьи, если на её подворье живут хотя бы три курицы, своя мораль. Одни считают достойным воина убить врага исподтишка, а другие — одолеть в рыцарском поединке. Одни убивают, чтобы облегчить мучения, другие сохраняют жизнь страдающему калеке. Перечисление сих противоречий можно продолжать до бесконечности, но главное, что следует из всего этого, — если в глазах кого-то хочешь казаться человеком, следующим законам морали, поступай в соответствии с его взглядами. Высказав всё это, гордая Свинья удалилась к своей кормушке проверить, не осталось ли что-нибудь от вчерашнего ужина.
Морализм – это ходить с молитвенником в руках и с камнем за пазухой. Морализировать – означает, как говорил Г. Гейне: «попивая вино тайком, проповедовать воду публично». То есть, моралист проповедует строгую мораль, не следуя сам моральным принципам.
Морализм – это пристрастие к нотациям и нравоучениям. Мечта моралиста – сделать всех морально устойчивыми с единственным исключением для себя. Kогда вpач спpосил у военкома, что значат слова «моpально устойчив», то получил ответ: «Ему читают моpаль, а он не падает». Чтение моралей быстро становится качеством личности, ибо оно доставляет удовольствие. Михаил Пришвин писал: «Читать мораль доставляет удовольствие, потому что, вычитывая, человек, в сущности, говорит о себе, и это очень приятно, и это есть своего рода творчество с обратным действием, то есть не освобождающим, а угнетающим, — творчество бездарных людей».
Морализм – это стремление оглушить людей сводом моральных правил, подравнять всех под одну гребенку, лишить индивидуальных качеств, усреднить и оболванить, чтобы затем держать в строгом повиновении общественным предписаниям, выдуманным самими моралистами.
Недобросовестность морализма проявляется в абсолютизации моральных норм, вульгарном их применении к любой ситуации, без учета времени и других обстоятельств. Морализм судит Калигулу, Ивана Грозного, Мессалину и Муссолини по представлениям сегодняшней демократической морали. Отсюда террористы, убивающие царских губернаторов и военачальников – моральны, а тайная полиция, борющаяся с ними – аморальна.
Морализм в связке с брюзжанием постоянно трезвонит о том, что раньше всё было лучше, и солнце светило ярче, и трава была зеленее. Выставляя себя зрелой, целостной и состоявшейся личностью, моралист без лишней скромности презентует себя как эталон морального совершенства. Ему, как правило, присущи стереотипность мышления, косность ума, нетерпимость и оголтелость. Ареал его распространения чрезвычайно широк. Морализм встречается во всех сферах жизни – в семье, на работе, в транспорте и даже в собственной постели.
Морализму некогда заняться собой. Как белка в колесе, он постоянно озабочен осуждением и обвинением порочных качеств личности окружающих. Зачастую с морализмом происходят любопытные трансформации. Человек совсем недавно вёл аморальный образ жизни: пил, развратничал, чревоугодничал и тут, как по мановению волшебной палочки, превратился в ужасного моралиста. Как в сказке «Золушка», крыса становится кучером. Он всех начинает учить, как правильно жить, заявляя, что постиг секреты мироздания. При этом судит людей строго, не намереваясь прощать и быть снисходительным к их полу, возрасту и другим обстоятельствам. Еще недавно сам это же делал, но свое прошлое лицемерно забыто. Вот и возникают в жизни ситуации, когда мать, бросившая своего ребенка, учит других, как воспитывать детей. Женщина, наделавшая абортов и не имеющая по этой причине детей, читает нравоучения на сексуальные темы. Бывшая «лимитчица» после получения московской прописки громче всех кричит: «Понаехали тут». Мужчина сильно пил, бросил семерых детей от пяти жен и вдруг начинает осуждать современную молодежь в развязности и разнузданности. На моей практике секретарь парткома в 90-е годы резко сменил маску, удрав в церковь. Теперь он достает окружающих моральными проповедями.
Когда у человека есть твердые нравственные принципы, его не нужно заставлять быть моралистом. К примеру, он не хочет курить, алкоголь вызывает у него приступы тошноты, он привык соблюдать режим дня, не может сквернословить, испытывает отвращение к изменам. Зачем такому человеку морализм с его внешними, надуманными и выгодными кому-то правилами?
Морализм лишен собственного видения мира. Он, как правило, заученно внушает окружающим чужие представления о добре и зле. Зачастую он из каких-то соображений вынужден разбрасываться штампами и сомнительными лозунгами. Например, почему в Гражданскую войну белое движение не смогло привлечь на свою сторону миллионы трудящихся? Ответ прост. Руководители белого движения морализировали на непонятном для народа языке. Их морализм был неискренний и чуждый интересам масс.
Писатель Николай Стариков в книге «Мифы и правда о Гражданской войне. Кто добил Россию?» раскрывает, какую пагубную роль сыграл не умело преподнесенное морализирование. Время шло, а лозунги белых оставались такими же невнятными. Свой первый манифест написал Колчак сразу по восшествии на русский властный Олимп. Это ноябрь восемнадцатого. Прошло более полугода – адмирал укрепился, осмотрелся. Он должен, обязан понять, что с такими лозунгами Гражданскую войну выиграть невозможно! Теперь-то он конкретно объяснит, за что русские должны бить большевиков. Листаем интервью Колчака корреспонденту английской газеты, опубликованное в газете «Вестник Северо-Западной армии» , NQ 17 от 12 июля 1919 года. Поскольку корреспондент — союзный, то выступает адмирал Колчак не только перед своими солдатами, а еще и перед общественностью Запада: — Первою мыслью моею, в час окончательного поражения большевиков, будет назначить день для выборов в Учредительное Собрание … Россия в настоящее время и в будущем может быть только демократическим государством …» Снова — Учредительное собрание. Вперед, воевать за эту химеру, что существовала в реальной действительности всего один день! Про которую никто толком не знает, что же это такое. В результате во многих мемуарах белогвардейцев сквозит недоумение: на простые вопросы крестьян, за что они воюют и что несет белая власть простому человеку, образованные офицеры дать ответ затрудняются. Потому что этого ответа не знает никто. Белые против большевиков. Это ясно. А вот за что они воюют, не знает никто … Почему же Колчак выдвигает снова такие расплывчатые лозунги? С чего это он своим солдатам о долгах внешних говорит? Надеялся с помощью абстракций победить вполне конкретные — землю крестьянам, фабрики рабочим большевиков? Думает, что, узнав о признании внешнего долга, пойдут офицеры в бой смелее и бесстрашнее? Нет, его тоже к тому вынудили союзники. Тех, кто хочет видеть Россию сильной, единой и неделимой, с царем во главе, — они называют реакционерами. Тех, кто, как Деникин и Колчак, выдвигает под давлением союзников малопонятные народу лозунги, — демократами. И помогают, а точнее продают оружие только таким! Морализм предполагает мировоззренческое извращение морали, подгонку ее духовной абсолютности под интересы «минуты». Поэтому она без интереса воспринимается теми, кому неизвестны интересы «этой минуты», как это и случилось с белым движением.
Чтобы лучше усвоить суть морализаторства, вслушайтесь в мораль, которую читает дед внуку: — Да разве мы в ваши годы такими были? Мы были вежливыми, предупредительными. Всегда в транспорте место женщинам yстyпали. И ничего я не заливаю. Еще как yстyпали! По первомy требованию. Да и я сам, как сейчас помню, один раз yстyпил место старyшке, хотя меня никто и не просил. Троллейбyс, помню, был битком забит. На подножках висели. У меня обе рyки заняты были. Я спрыгнyл, а старyшка yцепилась. И гордится тyт нечем. Мы все тогда были yчтивые, воспитанные. Я бы даже сказал, галантные.
Мы с твоей бабyшкой в кино познакомились. Так я, можешь себе представить, весь первый вечер вообще себе ничего такого не позволял. “Почемy», “почемy»… Потом с что по физиономии мог полyчить. От парня, с которым она была. Я, междy прочим, прежде чем твоей бабyшке сделать предложение, два месяца за ней yхаживал. По подъездам. Не то что вы теперь: сегодня — с одной, завтра с дрyгой. В наше время yж если начал с одной встречаться, то так и встречаешься с ней всю неделю. И вообще, y нас была какая-то гордость, чyвство собственного достоинства. Мы же хамства по отношению к себе никомy не прощали. Даже работникам торговли. Клянyсь! Если нам, к примерy, говорили: “Кyда прешься? Не видишь, обед!” — мы отвечали сдержано, интеллигентно “Что значит “прешься»? Потрyдитесь выбирать выражения! Во-первых, не “прешься», а “претесь». А во-вторых сейчас еще без восьми минyт. Поэтомy сиди, мамаша, и не вякай.”
Была же кyльтyра общения междy людьми. И ничего yдивительного. Нас этомy yчили с детства. И дома, и в школе. Мы ведь yчились не как вы — из-под палки. Мы к знаниям бyквально рвались. Через все преграды. Помню как химичка пыталась скрыть от нас секрет изготовления пороха. Ничего от нее невозможно было добиться: ни из каких частей состоит, ни где они хранятся, ни каким ключом этот шкаф открывается. До всего пришлось своим yмом доходить. И чем дело кончилось? Капитальным ремонтом школы. Но дело же не в этом, а в том, что yчились мы не ради отметок, а ради знаний. А yж в инститyте — и подавно. Нам было важно не сдать, а знать. Как это — что знать? Дадyт стипендию или нет. И при этом мы никогда не пользовались шпаргалками. Мы считали ниже своего достоинства — списывать со шпаргалки, когда есть yчебники. Вы же теперь ни об искyсстве, ни о литератyре понятия не имеете. А я в твои годы yже прочел и Донцову, и Устинову. В общем, всю классикy.
Ты себе не представляешь, как я одно время гонялся за альбомом Тициана. Тициан — это хyдожник был такой модерновый. Эпохи возрождения рок-н-ролла. Что значит — зачем он мне нyжен был? Возможность подвернyлась махнyть его на диск Челентано. Теперь понятно? И вообще, мы по сравнению с вами были настоящими эрyдитами. Некоторые помнили наизyсть все марки фирменных джинсов. Даже я мог с завязанными глазами отличить гонконговский “Вранглер” от ереванского. Кстати, как вы теперь одеваетесь? Это же чyдовищно! Стыд и срам! На вот, посмотри. Это мы с бабyшкой, когда нам было по девятнадцать. На стyпенях Большого театра. Нет, в подтяжках — это бабyшка. В наше время все одевались строго, сдержано. Pазве тогда в театр ходили в чем попало? Обязательно — в майке. “Адидас” или, по крайней мере, “Ну, погоди».
А в рестораны тогда вообще пyскали только в обyви. А какие тогда в ресторанах играли оркестры! Закачаешься! Мы ведь какyю мyзыкy любили — тихyю, мелодичнyю. Если играет y кого дома магнитофон, так его за два квартала yже и не слышно. Да какой мне интерес врать?! Нy, не за два квартала, за четыре, не в этом же дело! Главное, что звyчала она интимно. А что y вас теперь за танцы? Это же просто yжас! Это же ни на что не похоже! Вот мы танцевали! Изящно, грациозно и главное, естественно. Как настоящие аргентинские обезьяны. Это же было полное слияние с природой. Одним словом, кайф!
Что это значит? Это значит, что вы и рyсский-то язык позабыли. Где он — наш великий и могyчий? Во что вы его превратили? Где исконно рyсские слова нашей молодости: балдеж, кадреж, торчок? Нет их. Хана! Все накрылись. Несете теперь какyю-то тарабарщинy. Одним словом, полная распyщенность и падение нравов. Во всем. Я, междy прочим, пить и кyрить по-настоящемy начал только знаешь когда? Когда в школy пошел. А до каких лет теперь на родительской шее сидят? Нас ведь к самостоятельной жизни с раннего возраста приyчали — лет с 35. Мне родители первyю квартирy только ко второй женитьбе кyпили.
Дед откидывается на спинкy кресла и начинает нервно крyтить кyбик Рyбика…
Петр Ковалев
Другие статьи автора: https://www.podskazki.info/karta-statej/
Предложения со словом «моралист»
Мы нашли 28 предложений со словом «моралист». Также посмотрите синонимы «моралист».
Значение слова
- Она часто писала эссе с названиями вроде «Маленький моралист» или «Si Jeunesse Voulait» (если бы молодость хотела).
- Он хотел писать, как Бунин и Леонид Андреев, а писал, естественно, как Максим Горький, как моралист и дидактик.
- В глубине каждого философа и моралиста скрывается алхимик.
- Бьернсон прямо моралист и отнюдь не делает из своего сердца «разбойничьей пещеры».
- Франческа была личностью благородной и незаурядной, и даже самый закоснелый моралист стоит перед нею потрясенный.
- Такой вывод не мог, конечно, удовлетворить нашего моралиста: он должен был вновь пересмотреть наскоро решенные вопросы.
- Дома я ее прочитал и мгновенно запомнил, очень уж живо представил и толстого моралиста повара, и кота Ваську, обжору и плута.
- Я добавлю к творениям моралиста три четверти «Орленка» Ростана, многие места в котором мне нравятся.
- Но в данном случае поэт обработал сюжет как строгий моралист.
- Следует заметить, что Гогенгейм в своих теологических произведениях нередко выступал в роли строгого моралиста.
- Знай об этом общественность ранее, этот президент не мог бы выступать в роли всегосударственного моралиста.
- Нельзя также без улыбки читать рассказ Меттерниха о том, как он в частных разговорах с Наполеоном принимал на себя роль моралиста.
- В философско-публицистических сочинениях он выступал как философ и моралист.
- Когда я Юрку Филимонова упрекнул, что он, комсомолец, оказался в числе сачков, он ответил мне: «Моралист-скотина!».
- https://sinonim.org/
- Он также брал на себя роль моралиста и не стыдился жаловаться гувернерам на поведение товарищей.
- Явное шутовство, поскольку этот Франциск VI, знаменитый моралист, автор «Максим», умер и был похоронен еще в прошлом веке.
- Авторитет его как моралиста никогда не страдал между окружающими от его заблуждений.
- Поэт не отстает от своих героев и с основательностью физиолога и моралиста изображает поцелуй, сорванный Венерой с уст Адониса.
- Это философ-моралист, человек левого направления, он не заинтересован в деньгах.
- Чему может научить моралист, который проповедует воздержание только потому, что всю жизнь ему бабы не давали?
- Художник-бытописатель превратился в моралиста-проповедника.
- Основным его вопросом, как поэта моралиста, является вопрос об ответственности.
- Сентиментальный моралист повсюду стоит рядом с панегиристом силы.
- И подумай: величайший моралист воспитал величайшего убийцу.
- Особенно сильно этим грешит моралист Плутарх, живший уже в I в.
- Я моралист все равно, я все равно воспитан в тех еще традициях.
- Прошли годы, и гуляка Ян превратился, как часто бывает, в оголтелого моралиста.
- Пушкина мы оцениваем не как моралиста (каковым он и не являлся), а как поэта.
Источник – ознакомительные фрагменты книг с ЛитРес.
Мы надеемся, что наш сервис помог вам придумать или составить предложение. Если нет, напишите комментарий. Мы поможем вам.
- Поиск занял 0.038 сек. Вспомните, как часто вы ищете, чем заменить слово? Добавьте sinonim.org в закладки, чтобы быстро искать синонимы, антонимы, ассоциации и предложения.
Пишите, мы рады комментариям
Моральный характер (Стэнфордская философская энциклопедия)
Английское слово «характер» происходит от греческого charaktêr, , который первоначально использовался как знак отпечатано на монете. Позже и в более общем смысле «Характер» стал означать отличительный знак, с помощью которого вещь была выделена среди других, а затем в первую очередь означать совокупность качеств, которые отличают одного человека от другого. В современном обиходе этот акцент на самобытности или индивидуальности имеет тенденцию сливать «характер» с «личностью».” Мы можем сказать, например, когда думаем о человеке своеобразные манеры, социальные жесты или привычки в одежде, которые «У него есть личность» или «он довольно персонаж.»
Однако, как следует из введения выше, философская использование слова «персонаж» имеет другое лингвистическое история. В начале книги II Никомахова г. Этика , Аристотель говорит нам, что есть два разных типа человеческое превосходство, превосходство мысли и превосходство персонаж.Его фраза о превосходстве характера — êthikai aretai — мы обычно переводим как «Моральные добродетели» или «моральные качества». Греческое êthikos (этический) является родственным прилагательным. с êthos (персонаж). Когда мы говорим о моральной добродетели или превосходный характер, акцент делается не только на самобытность или индивидуальность, но от сочетания качеств которые делают человека достойным с этической точки зрения человека, которого он является.
В этой статье обсуждается «моральный облик» в греческом языке. чувство наличия или отсутствия моральной добродетели.Если кому-то недостает добродетели, она может иметь любой из нескольких моральных пороков, или она может быть охарактеризована состояние где-то посередине между добродетелью и пороком, например, воздержание или недержание мочи.
2.1 Почему характер имеет значение
Взгляды на моральный облик Сократа, Платона, Аристотеля и стоики являются отправной точкой для большинства других философских обсуждение характера. Хотя эти древние моралисты расходились во мнениях некоторые вопросы о добродетели, имеет смысл начать с некоторых моментов сходство.Эти точки сходства покажут, почему греческий моралисты считали важным обсуждать характер.
Многие диалоги Платона (особенно ранние или так называемые «Сократические» диалоги) исследуют природу добродетели и характер добродетельного человека. Часто они начинают с того, что Сократа попросите своих собеседников объяснить, что такое конкретная добродетель. В ответ собеседники обычно предлагают поведенческие описания добродетели. Например, в начале Платона Laches персонаж Laches предполагает, что храбрость состоит из стоять на земле в битве.В Charmides , Чармид предполагает, что воздержание заключается в том, чтобы действовать тихо. в Республика , Цефал предполагает, что справедливость состоит в том, чтобы давать вернуть то, что позаимствовал. В каждом из этих случаев у Платона есть Сократ. ответить таким же образом. В республике Сократ объясняет, что вернуть то, что было взято взаймы, не может быть справедливостью, ибо бывают случаи, когда было бы глупо отдавать то, что взяли взаймы, а праведник признает, что это глупо.Если человек из у кого вы одолжили меч сходит с ума, это было бы глупо для вас чтобы вернуть меч, потому что вы тогда ставите себя и других в Опасность. Подразумевается, что справедливый человек может распознать, когда он разумно вернуть то, что он занял. Точно так же, как Сократ в Laches объясняется, что стойкость в бою не может быть мужества, потому что иногда стоять твердо в бою просто глупо выносливость, которая подвергает себя и других ненужному риску. В смелый человек умеет распознать, когда разумно выдержать его земля в бою, а когда нет.
Проблема, с которой приходится сталкиваться, пытаясь дать чисто поведенческий объяснение добродетели объясняет, почему греческие моралисты обращаются к персонажам чтобы объяснить, что такое добродетель. Возможно, это правда, что большинство из нас может признать, что было бы глупо рисковать своими жизнями и жизнями другие, чтобы получить тривиальную выгоду, и что большинство из нас может видеть, что несправедливо причинять вред другим, чтобы обеспечить себе власть и богатство комфорт. Нам не нужно быть добродетельными, чтобы распознавать эти вещи. Но греческие моралисты считают, что для этого нужен человек с хорошими моральными качествами. регулярно и надежно определять, какие действия уместно и разумно в пугающих ситуациях, и это требует кого-то с хорошими моральными качествами, чтобы регулярно и надежность, как и когда обезопасить себя и ресурсы другие.Вот почему Аристотель утверждает в Никомахова этика II.9, что нелегко определить в правилах, какие действия заслуживают моральной похвалы и порицания, и что эти вопросы требуют суждения добродетельный человек.
2.2 Добродетель и счастье
Большинство греческих моралистов думают, что, если мы рациональны, мы стремимся к хорошо жить ( eu zên ) или счастье ( eudaimonia ). Жить хорошо или счастье — наша конечная цель что концепция счастья служит для организации наших различных подчиненные цели, указывая на относительную важность наших целей и указав, как они должны вписаться в некоторые рациональные общая схема.Итак, стоики отождествляют счастье с «живым». когерентно »( homologoumenôs zên ), и Аристотель говорит, что счастье «идеально» или «Полный» ( teleios ) и что-то отчетливо человек. Когда мы живем хорошо, наша жизнь достойна подражания и хвалить. Согласно греческим моралистам, что мы счастливы, говорят что-то о нас и о том, чего мы достигли, а не просто о удачные обстоятельства, в которых мы оказались. Так они спорят что счастье не может состоять просто во «внешних благах» или «блага удачи», поскольку эти блага являются внешними по отношению к нашему собственный выбор и решение.Каким бы ни было счастье, его нужно учитывать того факта, что счастливая жизнь — это жизнь, которую ведут рациональные агенты, которые действуют и которые не просто жертвы своих обстоятельств.
Греческие моралисты приходят к выводу, что счастливая жизнь должна приносить место проявлению добродетели, поскольку добродетельные черты характера стабильны и долговечны и являются продуктом не удачи, а обучения или выращивание. Более того, добродетельные черты характера — это превосходство. человека в том, что они являются лучшим упражнением разума, это деятельность, характерная для человека.Таким образом, греческий философы утверждают, что добродетельная деятельность завершает или совершенствует человеческое жизнь.
2.3 Некоторые греческие разногласия по поводу добродетели
Хотя греческие философы соглашаются, что для счастья нужна добродетель. а значит, счастливый человек должен обладать добродетельными чертами характера такие как мудрость, храбрость, воздержание и справедливость, они расходятся во мнениях о как понять эти черты. Как объяснено в разделе 2.1 выше, несколько диалогов Платона критикуют точку зрения, что добродетели просто склонность действовать определенным образом.Храбрость требует большего чем противостоять угрозам себе и другим. Храбрость также требует понимания того, когда противостояние этим угрозам является разумным и уместно, и это требует действий, исходя из признания. Это привело греческих моралистов к выводу, что добродетельные черты у характера есть два аспекта: (а) поведенческий аспект — действие определенные виды действий и (б) психологический аспект — наличие правильных мотивов, целей, проблем и перспектив. Греческий философы в основном расходятся во мнениях о том, что включает в себя (б).В частности, они расходятся во мнениях относительно роли, которую играют добродетельные черты характера когнитивные состояния (например, знания и убеждения) с одной стороны и аффективные состояния (например, желания, чувства и эмоции) с другой. Сократ и стоики утверждали, что только когнитивные состояния необходимо для добродетели, тогда как Платон и Аристотель утверждали, что оба когнитивные и аффективные состояния были необходимы.
Сократ (469–399 до н. Э.)
В «Протагоре » Платона Сократ, кажется, идентифицирует счастья с удовольствием и объяснять различные добродетели как инструментальные средства для получения удовольствия.С этой точки зрения (позже восстановлено Эпикур, 341–271 гг. До н.э.), добродетельный характер — это чисто вопрос знания того, что приносит нам больше удовольствия, а чем меньше. В Протагоре Сократ признает, что большинство люди возражают против этой точки зрения. «Многие» полагают, что имея добродетельный характер требует большего, чем знания, потому что знание не гарантирует, что человек будет действовать исходя из своих знаний и делать добродетельное действие. Кого-то могут одолеть гнев, страх, похоть и другие желания, и действовать против того, что, по его мнению, принесет ему больше скорее удовольствие, чем меньше.Другими словами, у него может быть недержание мочи или безвольный. Сократ отвечает, что такие случаи следует понимать. иначе. Когда, например, трусливый человек убегает с боя вместо того, чтобы подвергать свою жизнь опасности, даже если может показаться, что он преследует чем более приятное действие, он на самом деле просто игнорирует большее получать удовольствие, вступая в бой и действуя храбро. В Другими словами, согласно Сократу, недержание мочи невозможно.
Платон (428–347 до н. Э.)
«Многие» обеспокоены неадекватностью знаний обеспечение добродетельного действия предполагает, что добродетельный характер включает не только познавательный элемент, но и некоторый аффективный элемент.Оба Платон и Аристотель утверждают, что добродетельный характер требует своеобразное сочетание когнитивных и аффективных элементов. в Республика , Платон разделяет душу на три части и дает каждому свое желание (рациональное, аппетитное или энергичный). Как типы нерационального желания, аппетита и энергичности желания могут вступать в противоречие с нашими рациональными желаниями относительно того, что способствует к нашему общему благу, и иногда они побуждают нас действовать так, как мы признать, что это противоречит нашему большему благу.Когда это произойдет, мы недержание мочи. Итак, чтобы быть добродетельными, мы оба должны понимать, что вносит свой вклад в наше общее благо, а также способствует нашему энтузиазму и аппетиту. желания воспитаны должным образом, чтобы они соглашались с руководством обеспечивается рациональной частью души. Платон описывает воспитание нерациональных частей души во II и III книгах Республика . Потенциально добродетельный человек в молодости учится любить и получать удовольствие от добродетельных действий, но нужно ждать, пока в конце жизни, чтобы развить понимание, объясняющее, почему он любит хорошо.Как только он узнал, что такое хорошее, его осознанная любовь добра объясняет, почему он действует так, как он делает, и почему его действия добродетельный.
2,4 Аристотель (384–322 до н. Э.)
Аристотель принимает платоновское разделение души на два основных частей (рациональных и нерациональных) и соглашается, что обе части способствовать добродетельному характеру. Из всех греческих моралистов, Аристотель дает наиболее психологически проницательный взгляд на добродетельный характер. Поскольку многие современные философские трактовки характер (см. разделы 3 и 4 ниже) обязаны Анализ Аристотеля, лучше всего обсудить его позицию в некоторых деталь.
Аристотелевское определение хороших моральных качеств
Аристотель определяет добродетельный характер в Никомахова этика II.6:
Таким образом, совершенство [характера] — это состояние, связанное с выбором, лежащий в злобе по отношению к нам, это определяется разумом и в способ, которым человек практической мудрости ( phronimos ) определил бы это. Теперь это средство между двумя пороками, то, что зависит от избытка и того, что зависит от дефекта.(1106b36–1107a3)
Называя превосходство характера состоянием, Аристотель имел в виду, что это ни чувство, ни способность, ни простая тенденция вести себя в конкретные способы. Скорее, это устойчивое состояние, в котором мы находимся, когда благополучны по отношению к чувствам и действиям. Мы хорошо живем в отношение к нашим чувствам и действиям, когда мы промежуточное состояние по отношению к ним. Если, с другой стороны, у нас есть порочный характер, мы плохо относимся к чувствам и действия, и мы не достигаем среднего в их отношении.
Так что нелегко попасть в среднее. «Любой может рассердиться — это легко — или дарить, или тратить деньги; но сделать это с нужного человека, в нужной степени, в нужное время, с нужным цель, и в правильном направлении, это не для всех, и не легко.» Вот почему добро достойно похвалы ( epaineton ) и штраф ( калон ) ( Никомахова этика 1109a26–30).
Добродетель как среднее состояние
Аристотель подчеркивает, что среднее состояние не является средним арифметическим, но одно относительно ситуации.Различные особые добродетели проиллюстрируйте, что имел в виду Аристотель. Каждая добродетель установлена над или озабочен конкретными чувствами или действиями. Добродетель кротости или хороший характер, например, связан с гневом. Аристотель думает что мягкий человек должен злиться на некоторые вещи (например, несправедливости и других форм плохого обращения) и должны быть готовы постоять за себя и тех, кто ему небезразличен. Не делать этого в Воззрения Аристотеля, указывают на морально неполноценный характер бессмысленный человек.Также было бы неуместно обижаться и сердитесь, если не на что сердиться. Тот ответ указывал бы на морально чрезмерный характер вспыльчивый человек. Реакции мягкого человека соответствуют ситуация. Иногда уместен сильный гнев; в другие времена спокойная отстраненность есть.
Психологическое единство добродетельной личности и разобщенность неблагих условий
Эмоциональные реакции добродетельного человека уместны к ситуации указывает на то, что ее эмоциональные реакции находятся в гармонии с ее правильными рассуждениями о том, что делать.Аристотель говорит, что нерациональная часть души добродетельного человека «говорит с тот же голос »( homophônei , Nicomachean Этика 1102b28) как рациональная часть. Что добродетельный душа человека единая и не раздираемая конфликтами отличает состояние добродетели из различных недобродетельных состояний, таких как как воздержание ( enkrateia ), недержание ( akrasia ), и тиски ( какия ) в целом.
Аристотель, кажется, думает, что в сущности любой неблагочестивый человек страдает внутренним сомнением или конфликтом, даже если на поверхности быть таким же психологически единым, как добродетельные люди.Хотя порочный человек может показаться целеустремленным в своем презрении к справедливости и стремления к материальным благам и власти, она должна искать чужая компания, чтобы забыть или игнорировать ее собственные действия. Аристотель кажется, имеет в виду этот момент, когда говорит о порочных людях в Никомахова этика IX.4, что они расходятся с самими собой и себя не любите. С другой стороны, добродетельные люди наслаждаются кто они есть, и получают удовольствие от добродетельных поступков.
Подобно морально порочному человеку, континент и страдающие недержанием мочи внутренне противоречивы, но они больше осознают свою внутреннюю смятение, чем морально порочный человек.Воздержание — это, по сути, своего рода самообладание: континентальный человек осознает, что ему следует делать и делает это, но для этого она должна бороться с натиском непокорные чувства. Человек, страдающий недержанием, также каким-то образом знает что ей следует делать, но она не может этого сделать из-за непокорности чувства.
Позиция Аристотеля о недержании мочи, кажется, объединяет оба Элементы Сократа и Платона. Вспомните, что Сократ объяснил очевидно несдержанное поведение в результате незнания того, что ведет к хорошему.«Поскольку, — подумал он, — все желают добра и стремится к этому в своих действиях, никто не выберет намеренно курс действия, как полагают, в целом принесут меньше пользы. Платон, с другой стороны стороны, утверждал, что недержание мочи может возникнуть, когда человек нерациональные желания побуждают его действовать способами, не одобряемыми его рациональное стремление к большему благу. Аристотель, кажется, согласен с Сократ, что когнитивное состояние человека, страдающего недержанием мочи, дефектный на момент недержания мочи, но он тоже соглашается с Платоном, что нерациональные желания человека вызывают недержание мочи.Возможно, именно это имел в виду Аристотель, когда пишет что «позиция, которую Сократ стремился установить, на самом деле кажется результат; ибо это не то, что считается собственно знанием что страсть побеждает … но познание восприятия » ( Никомахова этика , 1147b14–17).
Нравственное воспитание и функции человека
Потому что Аристотель считает добродетель единым неконфликтным состоянием. где эмоциональные реакции и рациональные оценки говорят с одним и тем же голосом, он, как и Платон, считает, что воспитание нашего эмоционального ответы имеют решающее значение для развития добродетельного характера.Если наши эмоциональные реакции воспитаны должным образом, мы научимся принимать удовольствие или боль в правильных вещах. Как и Платон, считает Аристотель что мы можем воспринимать человеческие удовольствия и старания как признак его состояние характера.
Чтобы объяснить, каковы удовольствия добродетельного человека, Аристотель возвращается к идее, что добродетель — это превосходное состояние человек. Добродетель — это состояние, которое делает человека хорошим и делает он хорошо выполняет свою функцию ( Никомахова этика 1106a15–24).Его функция (его ergon или характеристика деятельность) является рациональной деятельностью, поэтому, когда мы полностью хорошо развитые рациональные способности, когда мы осознаем свою природу как рациональную существа, мы хорошие (добродетельные) люди и живем хорошо (мы счастлив) ( Никомахова этика , I.7).
Согласно Аристотелю, люди могут рассуждать способами, которые нечеловеческие животные не могут. Они могут обдумывать, что им делать, какие о жизнях, чтобы жить, о том, какими людьми быть.Они могут искать причины действовать или жить так, а не иначе. Другими словами, они могут заниматься практическими рассуждениями. Они также могут думать о природа мира и почему кажется, что он ведет себя именно так. Они могут рассмотреть научные и метафизические истины о Вселенной. Этот состоит в том, чтобы заниматься теоретическими рассуждениями («созерцание» или theôria ). Среди ученых нет единого мнения относительно можно ли и как различить эти типы рассуждений. (Для обсуждение теоретического и практического разума у Аристотеля, см. соответствующая запись на Этика Аристотеля.) Но, как мы увидим, когда будем обсуждать аристотелевскую Политика , мы можем предположить, для целей этого обсуждения, что теоретическая и практическая рациональная деятельность как минимум взаимосвязаны типы рациональной деятельности, каждый из которых предполагает выполнение способность думать, знать и рассматривать истины, которые один разобрался.
Как полностью реализовать эти способности? Не становясь знатоком каждого вид деятельности, в котором размышления и суждения на основе причина требуется.Ибо тогда нужно было бы овладеть всеми видами культурная, научная и философская деятельность. Скорее, Идея Аристотеля заключается в том, что человек развивает эти способности. в той мере, в какой он наслаждается и ценит осуществление своей реализованной рациональные силы в большом количестве различных и даже кажущихся несвязанная деятельность. Когда это происходит, его упражнения в этих способности — постоянный источник самоуважения и удовольствия. Он начинает любить свою жизнь и себя и теперь искренне любит себя ( Никомахова этика 1168b28–1169a3).
В Никомахова этика ) IX.8 Аристотель разъясняет мотивы и рассуждения добродетельных людей, противопоставляя искреннюю любовь к себе дефектный тип, заслуживающий упрека. Люди с упреком Самолюбие больше всего хочет иметь большую долю денег, почестей и телесные удовольствия (ср. Никомахова этика, I.5). Потому что один человек не может иметь большую долю, не отказывая в этих благах другим, это товары, за которые идут споры и борьба. Этот конкурентный подход к этим внешним товарам приводит к всевозможным морально порочное поведение, например, чрезмерное ( pleonexia ), агрессия, расточительная роскошь, невоздержанность, хвастовство и тщеславие.В отличие от упрекающих себялюбителей, настоящие любители себя будут получать удовольствие от правильных вещей (они будут пользоваться своими совещательными и директивными полномочиями а не накопление богатства или власти). В результате они будет избегать многих действий и будет непривлекательным для многих удовольствия от общих пороков. Потому что у них правильное отношение в сторону внешних товаров, они будут готовы пожертвовать такими товарами, если поступая так, они добиваются того, что хорошо. Они признают, что когда все концентрируются на том, что хорошо, их действия продвигают общее благо ( Никомахова этика, 1169a6).Добродетельный рассуждения человека отражают его правильное представление о том, как жить (у него phronêsis или практическая мудрость) и его забота о штрафах: он видит, что его собственное благо включено в благо общества ( Никомахова этика 1169a3–6).
Потребность в отношениях и сообществе
Потому что личное благо включено в добро сообщества, полное осознание рационального Силы — это не то, чего он может достичь или сохранить в одиночку.это трудно, говорит Аристотель в Никомахова этика IX.9, для одинокому человеку быть постоянно активным, но с другие. Чтобы полностью реализовать свои возможности, нам нужна как минимум группа товарищи, которые разделяют наши интересы и с которыми мы можем сотрудничать достичь наших взаимно признанных целей. В таком кооперативе деятельности, мы являемся частью более крупного предприятия, поэтому, когда другие действовать, как если бы мы тоже действовали. Таким образом, эти действия расширяют наше представление о том, кто «мы» есть, и они делают использование наших сил более продолжительное и стабильное.Примеры, перечисленные Аристотель включал моряков на корабле, солдат в экспедицию, члены семей, деловые отношения, религиозные объединения, граждане политического сообщества и коллеги, занимающиеся созерцательная деятельность. Как объясняет Аристотель в Риторика II.4, если мы и наши партнеры по сотрудничеству ответственно выполняем свои обязанности, каждый разовьет чувство дружбы с другими участниками. В Таким образом, успешная совместная деятельность трансформирует людей желания и мотивации.Хотя мы, возможно, начали деятельность для корыстные причины, психологический результат состоит в том, что мы приходим к нравиться нашим партнерам по сотрудничеству и заботиться об их благе ради них самих. Это изменение, как указывает Аристотель, вызвано происходят в нас. Это не выбрано. Как только узы дружбы образуются, это для нас естественно проявлять социальные добродетели, описанные Аристотелем в Никомахова этика IV.6–8, которые включают щедрость, дружелюбие и кротость.
Аристотель считает, что, помимо дружбы, более широкие социальные отношения необходимы для полноценного развития нашего рационального полномочия.Он говорит в Никомахова этика I.7, что мы природные политические существа, чьи возможности полностью реализуются в особый вид политического сообщества (полис или город-государство ). Идеальное политическое сообщество Аристотеля возглавляют граждане, которые признать ценность полноценной активной жизни и чьей целью является сделать жизнь своих сограждан наилучшей, тем самым продвижение общего блага ( Политика 1278b19–26, ср. 1280b8–12). Когда граждане обсуждают и принимают законы о образовательная, служебная и экономическая политика сообщества, их цель — определить и продвигать условия, при которых граждане могут в полной мере развивать свои мыслительные способности и способность принимать решения полномочия ( Политика 1332b12–41).
Таким образом, Аристотель рекомендует в Политике VII-VIII, чтобы город обеспечить систему государственного образования для всех граждан, рекомендация, радикальная для его времени. Он предвидит, что молодой люди научатся не просто читать и писать, но и ценить красоту окружающего мира и получить некоторое представление о как устроена вселенная. Если образование будет успешным, молодые люди будут хотят использовать свои силы в принятии решений, суждении и различении. Тогда они смогут занять свое место в качестве лица, принимающие решения в собрании граждан и судебной системе, и из-за жеребьевки и системы ротации офисов, как в конечном итоге лица, занимающие государственные должности.Экономическая политика города поддерживает цель политических и образовательных учреждений. Потому что Аристотель видит, что гражданам нужны материальные ресурсы, если они хотят полноценно участвовать в общественной жизни, он рекомендует государству раздать земельные участки всем. Однако, по его мнению, нет необходимости установить экономическое равенство, пока существующее неравенство недостаточно большой, чтобы способствовать формированию элитных групп или вызвать оправданный гнев или зависть. Эти различные политики — образовательный, политический, экономический — сделать возможным для смысла правосудия, чтобы проникнуть в город, поскольку они служат для подтверждения того, что все граждане ценятся как равные практические совещатели и политики.
Критика Аристотелем девиантных политических государств принимает связанная строка: государства, которые поощряют потребление и накопление внешних благ ради самих себя, или государства, которые поощряют войну и военное превосходство как самоцель, ошибочно принимают характер лучшая человеческая жизнь. Граждане таких государств вырастут и полюбят больше всего. нечто иное, чем осуществление реализованных человеческих рациональных способностей, и в результате они будут подвержены таким традиционным порокам, как несправедливость, отсутствие щедрости и несдержанность.
Чтобы жить хорошо, необходимы активные политические обсуждения и политика объясняет, почему Аристотель исключает естественных рабов, женщин, и работники физического труда из гражданства, и помогает прояснить его точку зрения что граждане должны быть собственниками частной собственности. У Аристотеля вид, естественные рабы неспособны к размышлениям и принятие решений, необходимых для хорошей жизни. У женщин есть совещательная способность, но не «авторитетная». Рабочие заняты производством предметов первой необходимости.Они имеют право принимать решения, но их исполнение ограничено рабочий должен выжить, потому что он должен соответствовать требованиям его условия труда. Кроме того, ручная работа часто бывает скучной и скучной. повторяющиеся, мало требующие от рациональных сил рабочих. Как владельцы частной собственности, граждане не подвержены этим проблемы. При частной собственности у человека есть запас ресурсы, которые находятся под его контролем; его решение определяет, что с этим случается. Таким образом, он может получать удовольствие от щедрых действий. — от помощи своим друзьям, гостям и товарищам.
Для более подробного обсуждения связи между Аристотелевскими этические и политические взгляды см. Irwin (1985, 1996, 2007), Kraut (2002) и Шофилд (2006). О рассуждениях Аристотеля о дружбу, см. Cooper (1980).
Сводка
Платон и Аристотель соглашаются, что превосходный нравственный облик предполагает большее чем сократовское понимание добра. Они думают, что добродетель требует гармонии между когнитивными и аффективными элементами человек. Аристотель пытается объяснить, в чем состоит эта гармония, с помощью изучение психологических основ нравственности.Он думает что добродетельному человеку свойственны нестереотипные себялюбие, которое он понимает как любовь к упражнениям в полной мере. реализованная рациональная деятельность. Но эта любовь к себе не индивидуальна. достижение. Его развитие и сохранение требуют а) дружбы в котором люди желают добра других для собственного ради и (б) политическое сообщество, в котором граждане равны и аналогичные, и где политические и экономические договоренности способствуют условия, в которых процветают любовь к себе и дружба.
2.5 Стоический взгляд на персонажа
Стоическая школа философии просуществовала около пяти веков, начиная с он был основан примерно с 300 г. до н.э. — до II века н.э. Подобно Сократу, Платон и Аристотель, философы-стоики расходились по некоторым вопросам. о добродетелях, но они, казалось, также имели общую сердцевину просмотров. В этом разделе статьи о персонаже мы кратко обсудим их общие взгляды.
Философы-стоики придерживаются взгляда на характер, близкого к Сократа, но они достигают этого по соглашению с Аристотелем.Стоики полагают, что хорошая жизнь для людей — это жизнь в гармония с природой. Они согласны с Аристотелем в том, что человек сущность бытия — это жизнь по разуму. Итак, чтобы узнать, что согласуется с природой, они смотрят на развитие человека разумные силы существа. Они думают, что когда человек начинает использовать разум инструментально, чтобы удовлетворить и организовать свои желания и аппетиты, он начинает ценить упражнение разума как таковое. Он понимает, что поведение, которое демонстрирует рациональный порядок, гораздо важнее. ценнее любого из природных преимуществ (например, здоровье, дружба, общность), преследуемая его индивидуальными действиями.Человек в конце концов, как утверждал Аристотель, должно быть стабильным контроль, и отнять у нас тяжело. Стоики заключают, что человеческое добро состоит в отличной рациональной деятельности, так как человек может направлять свои действия по рациональному выбору, какие бы несчастья он ни мог сталкиваться. Добродетельный человек становится мудрецом ( софос ), который обладает познанием о добре и действует на его основании. Его действия сообщаются его понимание преимуществ совершенствования рационального мышления с помощью действуя в согласии с рациональным порядком природы.Подобно Сократу, стоический взгляд на добродетель сосредотачивается на когнитивное состояние: это его знание рационального порядка Вселенная и его желание соответствовать тому рациональному порядку, который ведет ему действовать так, как он делает.
Чтобы быть добродетельным, не нужно развивать какие-либо способности, кроме когнитивные способности, по утверждению стоиков против Платона и Аристотеля что в душе действительно нет нерациональной части. Хотя Стоики признают, что существуют такие страсти, как гнев, страх и т. Д., они относятся к ним как к ошибочным суждениям о добре и зле.Поскольку мудрец или добродетельный человек мудр и не ошибается суждения о хорошем, страстей у него нет. Итак, если мудрец потеряет естественные преимущества в несчастье, он не испытывает к ним эмоций. Скорее он считает их «равнодушными». ( адиафора ). Тогда можно задаться вопросом, как мудрец действительно может можно сказать, что он добродетельный. Если он заботится о здоровье и благополучии себя и других как равнодушных, зачем ему действовать, чтобы обезопасить или защищать свое благополучие или благополучие других, как предположительно добродетельный человек было бы? Стоики отвечают, что естественные преимущества все еще преследуются, но только для того, чтобы достичь согласия с природой и полностью осознать свое рациональные силы.Они «предпочитаемые равнодушные».
В отличие от Платона и Аристотеля, стоики не считали добродетель разработаны и поддерживаются любым конкретным сообществом. Предоставляется, социальные отношения и сообщество являются одними из предпочтительных равнодушными в том смысле, что их следует предпочесть противоположным условия вражды, войны и вражды. Но они не нужны для чьего-либо счастья. Если мы их потеряем, это не потеря настоящее добро. Итак, стоик Эпиктет (ок. 55 – ок. 135), освобожденный раб, утверждал, что смерть членов семьи не является реальной потерей и это не хуже, чем разбить чашу.Сообщество, которое Материя для стоиков была космической. Когда люди достигают совершенства рациональности, они согласуются с рациональным порядком вселенной, управляемой по божественной причине. Это показывает, что все мы, добродетельные или нет, управляются одним законом и принадлежат к одному универсальному сообществу. Как рационально существа, мы признаем это, потому что признаем, что разделяем разум с другие люди. Стоик Марк Аврелий (121–180), римлянин император, устанавливает связи таким образом: «Если это так [то есть, эта причина является общей], тогда также причина, которая предписывает, что должно быть сделано или оставлено невыполненным — обычное дело.Если это так, закон также общий; если это так, мы граждане; если это так, мы участники одной конституции; если так, то Вселенная — это своего рода Содружества »(Марк Аврелий, Медитации , iv.4). Стоики пришли к выводу, что как разумные существа у нас нет причина не распространять нашу озабоченность за пределы нашей семьи, друзей и непосредственное общение с нашими согражданами мирового сообщества.
Стоики стали олицетворять образ жизни, согласно которому кто-то может стремиться к благополучию других, будь то друг или незнакомец, не заботясь о материальном вознаграждении или мирском успехе.Потому что их взгляд на добродетель не зависел от каких-либо конкретных социальных или политической структуры, их послание обращалось ко всем люди, греческие или негреческие, рабские или свободные, богатые или бедные.
Для более подробного обсуждения греческих взглядов на персонажей см. Dent. (1975), Ирвин (1989, 1996) и Шерман (1989).
После публикации книги Анскомба «Современная мораль Философия »в 1958 г. (см. Введение выше), она стала рутина, чтобы сказать, что добродетель и моральный облик игнорировались темы в развитии западной моральной философии с Греки.Вместо того, чтобы думать о том, что значит процветать и жить Что ж, философы-моралисты, как утверждают, сосредоточились на ином совокупность понятий: обязанность, долг и закон.
Анскомб и другие предположили, как такой шаг мог место. Вышеупомянутые стоические идеи могли повлиять на ранние Христиане, такие как апостол Павел, развили идею естественного закона, который применяется ко всем людям. Когда христианство стало более распространенным, естественный закон можно понять с точки зрения указаний Бога в Библия.Еще позже, после европейских политических революций в 17 -м и 18 -м вв. интеллектуальная комната для секуляризованных версий одной и той же идеи удерживать: долг или обязанность понимались как повиновение моральным закон (законы) или принципы, которые исходят не от Бога, а разработаны люди. Морально правильное действие — это действие в соответствии с моральными принципами. закон (законы) или принципы. С такой точки зрения, где основное внимание уделяется повиновение моральному закону, добродетели и моральный облик вторичны к действию в соответствии с законом.Тот, кто действует правильно, может развить постоянные привычки или предрасположенность к этому, а затем эти привычки составляют добродетели или хороший характер.
В этом разделе статьи о моральных качествах дается краткое краткое изложение некоторых важных событий в этом «Современный» подход к моральным качествам и тому, что кажется быть возрождением дохристианского интереса греков к психологической основы характера.
3.1 Ранние теоретики естественного права
В трудах ранних теоретиков естественного права греческие взгляды на добродетель иногда подвергалась резкой критике.Гуго Гроций (1583–1645), например, возражали против подхода Аристотеля. к добродетели и особенно к его попыткам найти средство с точки зрения что понимать справедливость. — Неважно, — жаловался Гроций, — что побуждает кого-то действовать несправедливо — единственное, что имеет значение в том, что несправедливые действия нарушают права других. Гроций признал, что у человека могут развиться эмоциональные привычки, поддерживающие правильные действия, но он думал, что это вопрос контроля разума страсти и эмоции, чтобы они не мешали правильным действиям.Причина должна контролировать страсти указывает на то, что желаемое состояние для одной части из нас, чтобы управлять другой, а не для обеих частей, в Слова Аристотеля, чтобы говорить одним голосом. С этой точки зрения моральный облик — состояние, близкое к тому, что считали греки самообладание или воздержание, чем то, что они считали добродетелью.
Хотя теоретики естественного права склонны приравнивать добродетель к воздержания, они все же признали, что существует область морального жизнь, в которой имеют значение мотив и характер.Это была область «Несовершенный долг» (в отличие от «совершенного долг»). При совершенном долге то, что причитается, является конкретным и юридически обеспечено политическим обществом или судами; но действие в нельзя принуждать к согласию с несовершенным долгом, и то, что причитается несовершенный долг неточен. Щедрость — пример последнее, справедливость первого. В случае щедрости есть долг быть щедрым, но закон не может быть принужден к щедрый, и когда и как проявляется щедрость, не совсем точно уточняемый.Но в случае щедрости мотив агента подсчитывает. Потому что если я дам деньги бедному человеку, с которым встречаюсь на улице и делаю это, потому что я хочу, чтобы другие думали обо мне хорошо, я не действовал щедро и выполнил свой несовершенный долг. Когда я щедро даю, я должен делать это из-за заботы о благе человека, которому я даю деньги.
Для более подробного обсуждения Гроция и теоретиков естественного права, и о современных разработках, на которые напал Анскомб, см. Schneewind (1990, 1998).Для обсуждения стойкости аристотелевского этика в ранний современный период и ответ Шневинду, см. Фреде (2013).
3,2 Кант
Тенденции найти место мотиву и характеру в области несовершенный долг, и усвоить добродетель с воздержанием, снова всплывет в труды нескольких философов-моралистов 17, , и 18 -е вв. Иммануил Кант (1724–1804 гг.) показательный случай. В «Метафизике морали » Кант разделяет моральная философия на две области: справедливость или закон в одной руки ( Доктрина права ), а также этики или добродетели на другой (Доктрина Добродетели ).Обязанности, формирующие предмета Доктрины права подобны естественным совершенные обязанности теоретиков права: они точны, обязаны уточняемые другие, и может быть исполнено по закону. Они требуют, чтобы мы предпринимать или отказываться от определенных действий. Другие обязанности (составляющие предмет вопрос Доктрины добродетели ) являются обязанностями по принятию определенных заканчивается. Многие из них несовершенны, поскольку не указывают, как, когда или для кого (в случае обязанностей перед другими) они должны быть достигнуто.Примеры — это долг не дать своим талантам заржаветь или обязанность не отказывать в помощи другим. Потому что нас нельзя заставить принимать цели, но должны делать это по свободному выбору, эти обязанности не являются имеющий исковую силу. Они требуют внутреннего, а не внешнего законодательства, поэтому мы должны навязать их себе. Потому что, согласно Канту, мы всегда борется против импульсов и предрасположенностей, которые противостоят морального закона, нам нужна сила воли и самообладание, чтобы выполнять наши несовершенные обязанности. Это самообладание Кант называет мужеством.
То, что добродетель является для Канта формой воздержания, также подтверждается его обращение с другими качествами, такими как благодарность и сочувствие. Хотя Кант считает, что ни от кого нельзя требовать чувств, некоторые чувства тем не менее связаны с моральными целями, которые мы принимаем. Если мы примем чужое счастье как конец, мы не получим злого удовольствия в их падении. Напротив, мы естественно будем испытывать благодарность за их доброжелательность и сочувствие к их счастью. Эти чувства облегчат нам выполнение наших обязанностей и являются признаком того, что мы расположены к этому.Кант сочувственно замечает, что «это один из импульсов, которые природа вложила в нас, чтобы делать то, что одного лишь представления долга не достичь »(Кант, Метафизика морали , Ак. 457).
Таким образом, для Канта важно, чтобы мы выполняли обязанности добродетели с правильно воспитанные эмоции. Но поступать так — это не значит развивать наши природа так, чтобы две части нас, разум и страсть, были объединены и говорите тем же голосом. Скорее, если мы будем выполнять свои обязанности по добродетель в правильном духе, одна часть нас, разум, сохраняет контроль с другой стороны, страсть.Кант пишет, что добродетель «содержит положительный приказ мужчине, а именно: задействовать все свои способности и склонности под его (разумом) контролем и таким образом управлять сам … потому что, если разум не держит бразды правления в собственными руками мужские чувства и наклонности играют хозяином над ним »(Кант, Метафизика морали , Ак. 408).
Более подробное обсуждение взглядов Канта на добродетель см. О’Нил (1996).
Но есть и другие философы, которых интересует добродетель или хороший характер больше напоминает греков.Этот возрождение греческих идей можно увидеть в философах, которые проявляют интерес к психологическим основам хорошего характера.
3.3 Юм
Дэвид Юм (1711–1776) явно отдает предпочтение древняя этика (Hume, Inquiries , 318), утверждающая, что мораль единственная наука, в которой древние не превзойдены moderns (Хьюм, , справки , 330). Как некоторые из греков моралистов, считал Юм, мораль должна корениться в наших страстях. природа.Ибо мораль побуждает нас к действию, тогда как только разум, Юм думал, нет. Его предпочтение древней этике наиболее очевидно. видно в его сосредоточении на природе добродетелей и в его усилиях по объясните, как добродетели возникают из наших чувств и желаний.
Юм делит добродетели на два типа: искусственные и естественные. Искусственные добродетели включают справедливость, выполнение обещаний и верность законное правительство. Природные добродетели включают мужество, великодушие, амбиции, дружба, щедрость, верность и благодарность среди многих другие.Принимая во внимание, что каждое проявление естественных добродетелей обычно производит хорошие результаты, благо искусственных добродетелей косвенно в том, что они возникает только в результате общепринятой практики проявляя эти добродетели.
Обсуждение справедливости Юмом показывает, как искусственное добродетели возникают из наших чувств и желаний. Юм отмечает, что следование правилам справедливости не всегда дает хорошие результаты. Посмотрите на судей, которые «воздают распутным труд трудолюбивые; и передать в руки порочных средства причинение вреда как себе, так и другим »(Хьюм, Трактат , 579).Юм считает, что по мере того, как люди осознают, что стабильность владения выгодны каждому индивидуально, они же реализуют эта стабильность невозможна, если все не воздерживаются от нарушение чужого имущества. По мере того, как это осознание становится более широко распространенный и эффективный в поведении людей, возникает условность уважать чужое имущество. Это перенаправление своекорыстие, чему способствует наша естественная склонность сочувствовать чувства других, которым выгодна стабильность владения, дает подняться до нашего одобрения справедливости.Таким образом, утверждает Юм, добродетель Соблюдение законов возникает естественным образом из наших чувств и желаний.
Приверженность Юма греческой этике проявляется еще больше. ясно в его обсуждении естественных добродетелей. Из них один важная группа (состоящая из мужества, великодушия, амбиций и другие) основывается на самооценке или может даже являться ее формой: «[Мы] ненавидим то, что мы называем героической добродетелью, и восхищаемся характер величия и возвышенности ума — не что иное, как устойчивая и устоявшаяся гордость и чувство собственного достоинства, или в значительной степени участвует этой страсти.Смелость … и все другие блестящие достоинства такого рода, в них явно присутствует сильная смесь чувства собственного достоинства, и черпают значительную часть своих заслуг в этом происхождении »(Юм, Трактат , 599–600). Но эти добродетели основаны на Самоуважение должно сдерживаться второй группой, в которую входят щедрость, сострадание, верность и дружба; в противном случае черты как храбрость, «годятся только для того, чтобы сделать тирана и публичных грабитель »(Хьюм, Трактат , 603). Эта вторая группа добродетели основаны на широко распространенных чувствах доброй воли, привязанности, и забота о других.
Юм признает, что его вторая группа естественных добродетелей обязана своим долгам. со стоической точки зрения, что добродетельный человек должен заботиться о благополучие всех людей, близких они или чужих; и, описывая первую группу естественных добродетелей, Юм обращается к Сократ как человек, достигший своего рода внутреннего спокойствия и самооценка. Вдобавок его общий подход к естественным добродетелям, что одни основаны на самооценке, другие — на дружеских чувствах и доброй воли, напоминает об исследовании Аристотелем психологические основы добродетели.
Юм считает, что самооценку мы развиваем благодаря тому, что делаем хорошо, если то, что мы делаем хорошо, выражает в нас что-то особенное и прочное, и он, кажется, осознает, что реализованные мыслительные способности среди самых прочных наших качеств. По мере того, как мы получаем возможность в размышляя, мы приходим к тому, чтобы развить чувство собственного достоинства и наслаждаться тем, кто мы есть, как добродетельный человек Аристотеля, которому больше всего нравится упражнение его развитые совещательные способности. Более того, признание Юма что самооценка должна сдерживаться доброжелательностью, отражается в Аргумент Аристотеля о том, что развитие и сохранение правильное самолюбие требует дружбы, в которой люди заботятся для других, для других.
Помимо изучения этих психологических основ добродетели, Юм, кажется, отводит им роль, напоминающую Аристотелевская точка зрения, что добродетель — это состояние, в котором разум и страсть говорите тем же голосом. Вместо того, чтобы делать добродетель и хороший характер подчиняться требованиям разума, как мы видели в естественном теоретиков права, а у Канта Юм, кажется, дает добродетель и добро комната персонажа, чтобы направлять и ограничивать обсуждения агентов, чтобы как повлиять на то, что они считают лучшим делать.Поступая так, Юм каким-то образом указывает на то, насколько хороший характер отличается от воздержание.
Отчет Юма о том, как мы определяем, что правильно, а что неправильно освещает ролевые игры персонажа. Когда Юма «Рассудительный зритель» определяет, что правильно, а что нет, она придерживается какой-то «устойчивой и общей» точки зрения и «Освобождает» себя от своих настоящих чувств и интересов. Похоже, что тот, кто развил удовольствие в деятельность обдумывания и размышления, и чья самооценка основанный на этом удовольствии, с большей вероятностью возьмется за взгляд рассудительного зрителя и вносить тонкие исправления в ответ это может быть необходимо, чтобы освободиться от своих собственная точка зрения и конкретные увлечения.Тот, чья самооценка основанный на удовольствии, полученном при размышлении, будет настроен на более широкий осложнения и будет обладать более широкими возможностями воображения, необходимыми для правильное обсуждение с устойчивой и общей точки зрения. Взгляды Юма на связь между страстью и размышлением сводятся к напоминает аристотелевский взгляд на то, что кто-то с должным себялюбие также будет практично мудрым в том смысле, что его самолюбие будет дать ему возможность правильно оценивать практические ситуации и определять правильно то, что лучше делать.
Для более подробного обсуждения взглядов Юма на добродетели см. Байер (1991). О долге Юма перед греческой этикой см. Homiak. (2000).
3.4 Маркс и Милль
Другой иллюстрацией использования греческих взглядов на персонажей может быть: найдено в трудах Карла Маркса (1818–1883) и Джона Стюарта Милл (1806–1873). Хотя Маркс больше всего известен своими ядовитыми критику капитализма и Милля за его изложение и защиту либеральный утилитаризм, эти философы здесь рассматриваются вместе потому что их подход к характеру в решающих моментах глубоко Аристотелевский.И Маркс, и Милль соглашаются с пониманием Аристотеля, что добродетель и хороший характер основаны на самооценке и уверенность в себе, которая возникает из удовлетворения, полученного полностью осознанное выражение рациональных сил, характерных для человека существа. Они также принимают признание Аристотеля, что для создания и сохранения самооценки этого типа требуется, чтобы люди являются частью определенных социально-политических структур. Аристотель подчеркнул необходимость особого типа политического сообщества.Маркса уделял внимание небольшим демократическим рабочим местам. В центре внимания Милля, все еще разные, были о политическом равенстве и равенстве в семье.
Экономические и философские рукописи Маркса г. 1844 год известен обсуждением того, как организация труда при капитализме отчуждает рабочих и побуждает их принимать ценности капиталистического общества. Рабочие, приверженные капиталистической ценности характеризуются, прежде всего, корыстными установками. Они больше всего заинтересованы в собственном материальном продвижении, они не доверяют, казалось бы, добрым намерениям других, и они видят другие в первую очередь как конкуренты за ограниченные позиции.Учитывая эти отношения, они склонны к ряду пороков, в том числе к трусости, невоздержанность и отсутствие щедрости.
Обсуждение Марксом отчужденного труда подсказывает, как работа может быть реорганизован, чтобы устранить отчуждение, подорвать приверженность традиционные капиталистические ценности и цели, и характеристика добродетельной личности Аристотеля. Ключ к этому трансформация заключается в реорганизации характера работы таким образом, чтобы рабочие могут выражать то, что Маркс называет их «видовым существом» или те черты личности, которые характерны для человека.Очень как и Аристотель, Маркс, кажется, имел в виду способность рассуждать, и в частности его способность выбирать, принимать решения, различение и суждение. Если работа будет реорганизована, чтобы работники чтобы выразить свои рациональные силы, тогда каждый работник будет выполнять задания которые интересны и сложны в умственном плане (ни один работник не строго однообразные, рутинные, неквалифицированные задания). Кроме того, рабочие будет участвовать в обсуждении целей, которые должны быть достигнуты работу, которую они выполняют, и способы ее достижения.И, наконец, эти обсуждения будут организованы демократическим путем, чтобы мнения честно учитывается каждый рабочий. Когда эти условия ставится на место, труд больше не «распределяется» между квалифицированные и неквалифицированные или между управленческими и неуправленческими. Маркса предполагает, что если работа будет реорганизована таким образом, это будет способствовать чувство солидарности и товарищества среди рабочих и, в конечном итоге, между этими работниками и теми, кто находится в аналогичных ситуациях в других местах. Для тот факт, что рабочие могут выражать свои характерные человеческие способности в действия в сочетании с эгалитарными условиями на рабочем месте могут расстраивать чувства соперничества и поощрять уважение, удаляя основания за неполноценность и превосходство.Затем рабочие приходят, чтобы показать некоторые из более традиционные добродетели, такие как щедрость и доверчивость, и избегать некоторых из более традиционных пороков, таких как трусость, скупость и баловство.
Что взгляды Маркса кажутся производными от взглядов Аристотеля в не удивительно, поскольку, в отличие от Юма, чье знание Аристотель не полностью известен, Маркс явно опирался на Работы Аристотеля. Для дальнейшего обсуждения степени, в которой Маркс опирался на Аристотеля, см. DeGolyer (1985).
Джон Стюарт Милль (1806–1873) защищал версию либерального утилитаризм, но ученые расходятся во мнениях о том, какой утилитаризм то был. Мы можем с уверенностью сказать, что как утилитар Милль считал, что человеческое поведение должно способствовать счастью и благополучию затронутые. Но был ли Милль утилитарным актом, который думал, что правильные действия — это те, которые приносят столько счастья, сколько возможно на конкретный случай, учитывая альтернативы, доступные для агент? Или он был утилитарным правилом, считавшим, что правильное поведение было ли поведение разрешено правилами, которые, когда было общеизвестно, общепринято или соблюдается, принесет максимум счастья или благополучия? Или он был утилитарным мотивом, считавшим, что нужно действовать как человек с мотивами или добродетелями, наиболее производящими счастье, должен действовать? (Обсуждение этих вопросов толкования см. соответствующая запись на Моральная и политическая философия Милля.) Хотя эта статья позволит избежать этих интерпретирующих препятствий и сосредоточимся на обсуждении Миллем природы счастья и некоторых институциональных структур, которые могут способствовать счастья, эти вопросы толкования будут иметь отношение к окончательная оценка мельницы в Разделе 4 ниже.
В своем эссе On Liberty Милл утверждает, что его версия утилитаризм опирается на подходящую концепцию счастья. людям как «прогрессивным» существам (Mill 1975, 12).И в Утилитаризм он предполагает, что эта концепция сосредоточена на «высшие удовольствия», которые помогают различать людей от животных (Mill 1979, 7–11). Эти высшие удовольствия получаются быть действиями и занятиями, которые осуществляют то, что в Взгляды Аристотеля — это наши способности к практическому размышлению. — выбора, суждения, принятия решений и различения. В г. Liberty , Милль пишет: «Тот, кто позволяет миру… выбрать свой план жизни, потому что ему не нужны никакие другие способности, кроме обезьяноподобный подражания.Тот, кто выбирает для себя свой план использует все свои способности. Он должен использовать наблюдение, чтобы видеть, рассуждать и суждение, чтобы предвидеть, деятельность по сбору материалов для принятия решения, различение, чтобы решить, и когда он решит, твердость и самоконтроль, чтобы придерживаться своего осознанного решения »(Милл 1975, 56). По мере того, как человек развивает свои способности к практическому размышлению и приходит к получать удовольствие от упражнений, он обретает чувство собственного достоинства, которое является основой добродетельная и хорошо прожитая жизнь.
Для дальнейшего обсуждения взглядов Милля на счастье см. Brink. (1992).
Милль утверждал, что серьезно неравноправные общества, предотвращая людей от развития их совещательных способностей, плесневых нездоровый характер людей и препятствуют их способность жить добродетельной жизнью. Например, утверждал Милль, глубоко несогласие со взглядами своего времени, что общества, в которых систематически подчиненные женщины причиняют вред как мужчинам, так и женщинам, делая почти невозможным для мужчин и женщин строить отношения подлинная близость и понимание.В г. Подчинение Женщины , Милль писал, что семья, сложившаяся в его время, была «школой деспотизма», которая учила тех, кто извлекли выгоду из этого пороки эгоизма, потворства своим слабостям и несправедливость. Среди мужчин рабочего класса тот факт, что жены были чрезмерно зависимые от мужей внушенные подлостью и дикость. В главе IV Подчинение женщин Милл идет настолько, чтобы утверждать, что «[несмотря на эгоистические наклонности, самопоклонение, несправедливое предпочтение себя, которое существует среди человечества, имеют свой источник и корень, и получают свою главную пищу из нынешней конституции отношений между мужчинами и женщины »(Милл 1988, 86).Женщины, которые были юридически и социально подчиненные мужчинам становятся кроткими, покорными, самоотверженными и манипулятивный. Короче говоря, люди свидетельствуют о пороках рабовладельца, в то время как женщины свидетельствуют о пороках раба. Для нравственной жизни и чтобы стать возможными психологически здоровые отношения, Милль призвал измененные брачные отношения, подкрепленные изменениями в законе, которые способствовать развитию и осуществлению женских совещательных силы наряду с мужскими. Только при таких условиях женщины могли и мужчины приобретают чувство подлинного самоуважения, а не чувство ложная неполноценность и превосходство.
Как и Аристотель, Милль признавал способность политических институтов преобразовывать желания и цели людей и улучшать их морально. В главе III документа «Соображения относительно представителя» Правительство , Милль одобрительно пишет о демократическом учреждения древних Афин. Он считал, что, участвуя в эти учреждения афиняне были призваны возвыситься над своими индивидуальные пристрастия и считать общее благом. По сотрудничая с другими в управлении своим сообществом, писал он, каждый гражданин «заставлен чувствовать себя одним из публики, и что бы там ни было их интересы должны быть его интересами »(Милл 1991, 79).
И, как и Маркс, Милль осознавал морально беспокоящие последствия жизнь ограничивается рутинным и неквалифицированным трудом. В Принципах Политическая экономия , он рекомендовал отношения экономического зависимость между капиталистами и рабочими должна быть устранена в пользу кооперативы либо рабочих с капиталистами, либо только рабочих. В этих ассоциациях члены должны были быть примерно равными владельцами инструменты, сырье и капитал. Они работали как квалифицированные мастера по добровольным правилам.Они избрали и сняли свои собственные менеджеры. Поднимая достоинство труда, Милль считал, что кооперативы могли бы преобразовать «повседневную в школу социальных симпатий и практических интеллекта »и приближают людей к социальной справедливости, насколько можно было вообразить (Mill 1900, т. 2, 295).
3,5 т. Х. Зеленый
Т. Х. Грин (1836–1882) начинал как ученик и преподаватель классика, прежде чем обратиться к философии. Он знал Платона и Греческие тексты Аристотеля хорошо.Развивая свой взгляд на добра человека в Книге III его Пролегоменов этики , Грин считает, что его собственные взгляды предвосхищают Платон, Аристотель и особенно в трактовке счастья Аристотелем человеческое добро и особые достоинства. Грин стремится показать, что благо человека состоит в его «самоудовлетворении» или «Самореализация». Для осознания себя требуется, чтобы полностью развить свои способности как рационального агента. А для этого требуется стремясь к благу других ради самих себя.Зеленая мысль Аристотель был прав относительно природы добродетельного человека. мотив. В Prolegomen 263 он отмечает точку зрения Аристотеля. что добродетельный человек действует tou kalou heneka (ради штрафа), и он признает, что такие действия требуют, чтобы агент заботится о благе общества. Так что Благо агента связано с благом других.
Чтобы проиллюстрировать свое прочтение Аристотеля, Грин обсуждает два из них. Достоинства Аристотеля: смелость и умеренность.Он отмечает, что оба добродетели кажутся более ограниченными по объему, чем здравый смысл предложить. Обсуждая смелость, Аристотель ограничивает смелость встречей страх перед смертельной угрозой при защите своего города ( Никомахова этика 1115a25–29). Человек, которому грозит смерть от утопления или болезни не смело. Смелость ограничена столкнуться со смертью в битве за свой город, потому что цель таких действий на общее благо и является лучшей формой смерти. Грин использует эти указывает в рассуждениях Аристотеля, чтобы показать, что точка зрения основана на общем принципе, который может расширить обстоятельства мужество, приемлемое для Грин.По мнению Грина, смелость — это вопрос о столкновении с смертельной опасностью «на службе у высшее общественное дело, которое может вообразить агент »(1969, 260).
Грин объясняет ограничение воздержания Аристотелем в Подобный способ. Не всякая форма воздержания считается воздержанием для Аристотель. Он ограничивается сдерживанием аппетитных удовольствий. желания еды, питья и секса, удовольствия, с которыми мы делимся животные, не относящиеся к человеку. Несдержанный человек подобен гурману, который молился, чтобы его горло стало длиннее, чем у журавля: он заинтересован в ощущениях и не ценит выполнение своих рациональные возможности.Грин признает, что Аристотелю нужно проверить эти аппетитные желания, потому что невоздержание представляет опасность для общее благо. Он пишет: «Такой чек нужно держать на похоти плоти, которые могли бы помешать им проявить то, что греческое знал как высокомерие — своего рода самоутверждение и посягательство на права других … которое рассматривалось как антитеза гражданскому духу »(1969, 263).
Грин был прав, считая, что греки ожидают его взглядов. Он видел, как это делал Аристотель, чтобы жить хорошо, нужно упражняться в развитые рациональные способности, и те, у кого есть осознали свои силы и сформировали добродетельные черты характера, цель на общее благо, которое является частью их собственного блага.Как Аристотель, Грин считал, что такое развитие требует, чтобы один был участником в особом политическом сообществе — таком, «где свободное сочетание уважающих друг друга граждан »ввести равные закон и общее благо (1969, 263).
Для дальнейшего обсуждения интерпретации Грина и использования Взгляды Аристотеля см. Irwin (2009).
3,6 Ролза
Как указано во введении к этой записи, обновленный философский интерес к вопросам добродетели и характера был косвенно результат публикации в 1971 году книги Джона Ролза Теория справедливости .В отличие от многих его современники, сосредоточившиеся на метаэтических вопросах и значении моральных терминов Ролз (1921–2002) продвигал моральные и политические философия в практическом направлении и стимулировала современных философов изучить психологическое обоснование хороших моральных качеств. Рано в части II A Theory of Justice Ролз делает то, что он называет «совершенно очевидный» момент — что социальная система формирует желания и стремления граждан. Это определяет «частично, какими людьми они хотят быть. какими они являются »(1999a, 229).Эти точки, Заявления Ролза всегда были признаны.
Как именно институты формируют наши желания и цели и влияют на них из людей мы становимся? Институты, представляющие интерес для Ролза, — это которые составляют «базовую структуру» общества. Эти институты, которые делают возможным социальное сотрудничество и продуктивный. Они включают политическую конституцию, структуру экономика, узаконенные формы собственности, семья в некоторых форма и другие. Ролз защищает два принципа справедливости: правила для основной структуры его справедливого общества: (1) равное принцип свобод, согласно которому у каждого человека одинаковые права к полностью адекватной схеме основных свобод.(2) и второй принцип, определяющий два условия, которые должны быть выполнены в чтобы социально-экономическое неравенство было допустимым. Эти условия — это справедливое равенство возможностей и разница принцип.
Рассмотрим обсуждение Ролза гарантии равных свобод. согласно первому принципу справедливости. Этот принцип охватывает два типа свобод, личных свобод и политических свобод. Под этим принцип, каждый человек имеет право на свободы обоих видов в качестве основное право.Но Ролз идет дальше, утверждая, что политические свободы должна быть гарантирована их «справедливая стоимость» (1999a, 243). Этот означает, что шансы занимать пост и оказывать политическое влияние не должны зависеть от социально-экономического положения. Иначе, «Политическая власть быстро накапливается и становится неравной» (1999а, 199). Чтобы сохранить справедливую стоимость, Ролз не следует Стратегия Аристотеля по превращению политического участия в требование всех граждан. Тем не менее он разделяет с Аристотелем точку зрения что гарантия справедливой стоимости направлена на продвижение и поддержание общего статуса граждан как равных граждан (1999a, 205–206).Более того, Ролз соглашается с Миллем в том, что политическая участие способствует нравственному развитию граждан. В виде отмечалось в разделе 3.4 выше, восхваляя афинскую демократию, Милль пишет, что когда гражданин участвует в общественном обсуждении, «Он призван… взвесить не свои интересы, руководствоваться в случае противоречивых требований иным правилом, чем его частные пристрастия; применять на каждом шагу принципы и максимы которые по причине своего существования имеют общее благо…. Его заставляют чувствовать себя одним из публики, и все, что их интерес быть его интересом »(1991, 79).Гарантия политическая свобода укрепляет чувство собственного достоинства граждан ценят и расширяют свои моральные устои.
В части III Ролз обращается к вопросу о том, как люди приобретают желание действовать справедливо, и делать это по правильным причинам, когда они жили в справедливых учреждениях и получали пользу от них (1999a, 399). Отчет Ролза обязан взглядам Аристотеля в несколько способов. Во-первых, Ролз, как и Аристотель, считает, что если правильно институтов, то отношение и поведение, связанные желание действовать справедливо возникнет естественным образом в результате психологические наклонности, с которыми люди сталкиваются в обычной жизни.Для, при прочих равных, это часть человеческой психологии — получать наибольшее удовольствие от использование реализованных способностей (см. Ролз обсуждение того, что он называет принципом Аристотеля), чтобы реализация чужих сил (см. его обсуждение «Эффект компаньона» принципу Аристотеля), и формируют узы привязанности и дружбы с людьми и учреждениями, которые продвигать хорошее. Во-вторых, и снова, как Аристотель, Ролз утверждает, что если гражданам повезло жить в сообществе, предоставляет основные товары, необходимые им для реализации своих полномочий, и что предлагает им возможности развивать и использовать свои способности в общих деятельности с другими, тогда у них разовьется устойчивое чувство собственная ценность, основанная на их собственных достижениях и статусе как равные граждане, а не занимающие более привилегированное положение другим.С устойчивым чувством собственной ценности и разумным надеясь достичь своих целей, граждане захотят действовать справедливо для правильные причины. Они не будут склонны к злобе, ревности и враждебности. зависть, «один из пороков ненависти к человечеству» (1999a, 466).
Возможно лишь краткое обсуждение этих совпадений. здесь. Сначала рассмотрим разделы 72–75 книги . Правосудие , где Ролз описывает то, что он называет тремя стадиями нравственное развитие, регулируемое тремя психологическими законами.Эти законы объяснять, как люди приходят к новым, непроизводным, конечным целям по мере того, как они приобретают узы любви, дружбы, привязанности и доверия. В виде Аристотель признавал, что эти связи возникают у людей как они приходят к пониманию очевидного намерения других действовать во имя их добро, и наслаждаться тем, что они и другие могут делать.
На первом этапе нравственного развития при условии, что семья учреждения справедливы, в результате дети полюбят своих родителей своих родителей, ясно демонстрирующих, что их дети пользовались и ценили.На втором этапе в предположении, что кооперативные ассоциации устроены справедливо и заведомо таковы, члены достаточно успешных кооперативных ассоциаций («Социальные союзы» Ролза) начинают ценить и ценить их партнеры по сотрудничеству. Это происходит, когда участники делают свое дело ответственно, каждый вносит свой вклад в достижение взаимно признанной цели, и где все участники демонстрируют соответствующие способности. Под этими условия, участники приезжают, чтобы насладиться своим участием, чтобы получать удовольствие от демонстрации навыков и способностей других, а также формировать узы дружбы и доверия со своими партнерами по сотрудничеству.Потому что мероприятия дополняют друг друга, люди могут видеть себя в что делают другие. Таким образом, люди понимают, что они собой представляют. делать стоит. Их самолюбие, говоря языком Аристотеля, становится групповым достижением.
Наконец, на третьем этапе люди начинают понимать, как учреждения, регулируемые принципами справедливости, продвигают свое благо и благо своих сограждан, они привязываются к этим принципов и развивать желание применять и действовать в соответствии с их.Как и основные институты идеала Аристотеля полис , учреждения, регулируемые двумя принципы справедливости имеют своей целью продвижение граждан хорошо, обеспечивая социальные основы самооценки людей (Основное благо Ролза — «самоуважение»). В предоставление равных свобод в соответствии с первым принципом справедливость позволяет гражданам создавать ассоциации, в которых их общие цели и идеалы могут быть достигнуты. Как мы видели, эти ассоциации необходимы для самоуважения и поддерживается.Гарантия справедливой стоимости политической свободы, наряду со справедливым равенством возможностей при второй принцип справедливости, предотвращать чрезмерное накопление собственности и богатство и поддерживать равные возможности образования для всех, позволяя все с одинаковой мотивацией и способностью иметь примерно равные перспективы культуры и достижений (1999а, 63). Вместе взятые, эти два принципа гарантируют, что у людей есть разумные надежды на достижения своих целей. Наконец, принцип различия служит для обеспечить каждому достойный уровень жизни, независимо от того, кто он социальное положение граждан, природные таланты или удача.Принцип различия, пишет Ролз, соответствует «идее нежелания иметь большие преимущества, если только это не пользу для менее обеспеченных »(1999a, 90). В этих различными способами, сочетание этих двух принципов составляет публично признанное признание того, что каждый гражданин имеет равную ценность.
По мнению Ролза, когда эти просто институты созданы, самое худшее. аспекты общественного разделения труда могут быть преодолены. Никто, он пишет: «нужно рабски зависеть от других и заставлять выбирать между монотонными и рутинными занятиями, которые убивают к человеческому мышлению и чувствительности »(1999a, 464).Здесь Ролз отмечает те же проблемы со многими видами оплачиваемого труда, которые так беспокоили Аристотель. Оплачиваемый труд часто ограничивает возможность работника использовать ее. полномочия по принятию решений и требует от нее подчиняться указаниям другие. Конечно, Ролз не предлагает решать эти проблемы как Аристотель сделал. Но он считает, что их нужно решать, и что просто общество может решить их, возможно, приняв предложение Милля (см. раздел 3.4 выше), чтобы реорганизовать рабочие места, чтобы они стали кооперативы, управляемые рабочими (2001, 178).
Для дальнейшего обсуждения взглядов Ролза на то, как институты формируют наших персонажей, см. Freeman (2007, гл. 6) и Edmundson (2017, гл. 3).
Маркс, Милль и Ролз предлагают, как предшествующие обстоятельства — Маркс по экономическим структурам; Мельница оплачиваемая работа, политическая жизнь и семейные отношения; Ролз институты регулируются двумя принципами справедливости. Но эти понимание влияния институтов на характер, кажется, поднимает другие, более тревожные вопросы: является ли наш персонаж результатом социальные и политические институты вне нашего контроля, тогда, возможно, мы совершенно не контролируют наших персонажей, и стать порядочным — это не реальная возможность.
Среди современных философов Сьюзен Вольф — одна из тех, кто устраните эти опасения. В ней Свобода внутри разума Волк утверждает, что почти любое морально проблемное воспитание может быть принудительный и может сделать человека неспособным видеть то, что он должен морально сделать или сделать его неспособным действовать в соответствии с этим признанием. В качестве примеров Вольф цитирует простых граждан нацистской Германии, белых детей рабов владельцы в 1850-х годах и люди, воспитанные в традиционных половые роли.Вольф считает, что не существует метода определения того, какие воспитание и влияние соответствуют способности видеть, что нужно делать и действовать соответственно, и поэтому она думает, что всегда есть риск того, что мы несем меньшую ответственность за свои действия, чем мы может надеяться.
Такой скептицизм может быть неуместным. Ибо если хороший характер основан на естественные психологические реакции, которые большинство людей (включая людей, воспитанных на расистских и сексистских убеждениях) опыт без труда, то большинство людей должно уметь стать лучше и нести ответственность за действия, которые выражают (или могут выражают) свой характер.
Тем не менее, это не означает, что изменить характер человека легко, прямолинейно или быстро достигается. Если персонаж сформирован или искажены структурами политической, экономической и семейной жизни, тогда для смены персонажа может потребоваться доступ к соответствующие трансформирующие силы, которые могут отсутствовать. В современном общества, например, многие взрослые все еще работают над отчуждением рабочих мест, которые не дают возможности реализовать человеческие силы и испытайте удовольствие от самовыражения.В частности, женщины, из-за неравного внутреннего распорядка почти полная ответственность для ухода за детьми и сегрегации по половому признаку на рабочем месте, часто терпят низкооплачиваемая, тупиковая работа, которая поощряет чувство ненависти к себе. В семья, в которой экономическая, а значит и психологическая власть неравноправна между мужчинами и женщинами любовь, как признавал Милль, может навредить обоим стороны. Таким образом, многие женщины и мужчины сегодня не могут полностью развить психологические способности Аристотеля, Маркса, Милля и Ролз считал основополагающим добродетельный характер.
Эти соображения показывают, почему характер стал центральной проблемой. не только в этике, но и в феминистской философии, политической философия, философия образования и философия литературы. Если для развития хороших моральных качеств необходимо быть членами сообщества в котором граждане могут полностью реализовать свои человеческие способности и связи дружба, тогда нужно спросить, как образовательные, экономические, политические и социальные институты должны быть построены таким образом, чтобы возможно развитие.Некоторые современные философы сейчас решение этих проблем. Например, Марта Нуссбаум использует Аристотелевские добродетели, чтобы обрисовать демократический идеал в (1990b). В (1996) Эндрю Мейсон исследует, как это делают капиталистические рыночные силы. добродетелям трудно процветать. В (1987) Джон Элстер интерпретирует Маркс, предлагая концепцию хорошей жизни, которая состоит в активном самореализации, которой могут способствовать или блокировать экономические и политические институты. В (1993) Джон Бернард Мерфи реконструирует Взгляды Аристотеля на практическое обсуждение и принятие решений показать, как они могут дать теорию производительного труда, которая поможет нам увидеть, что не так с работой в современном мире и как реорганизовать это.Розалинда Херстхаус применяет аристотелевский взгляд на эмоции к исследованию расистских отношений в (2001). В (2010) Марсия Хомяк развивает взгляды Аристотеля и Милля. о преобразующей способности институтов исследовать возможности для добродетельной жизни в несовершенном мире. Лоуренс Томас (1989) использует рассуждения Аристотеля о любви к себе и дружба, чтобы утверждать, что дружба помогает развиваться и поддерживать хорошее моральный характер. И если кому-то интересно понять, что природа морального облика и степень, в которой он может быть измененных, можно найти полезные примеры как хороших, так и плохих моральных персонаж литературных писателей.Для философского обсуждения об использовании персонажей литературными писателями, см. Taylor (1996) и Нуссбаум (1990а).
Наконец, было бы полезно отметить, что это краткое обсуждение история философских взглядов на характер указывает на то, что персонаж играл или может сыграть важную роль во множестве западных этических традиций, от греческих взглядов на добродетель до кантианства и от утилитаризма к марксизму. Итак, провокационное заявление Анскомба с которой началась эта запись, — что две основные традиции в современном моральная теория (кантианство и утилитаризм) игнорировала вопросы добродетель и характер в ущерб им — не кажется в целом правда.Тем не менее, некоторые из рассмотренных здесь взглядов кажутся уделять больше внимания характеру и добродетелям, чем другие. Это Непросто точно объяснить, в чем состоит эта известность. Хотя полное рассмотрение этих вопросов выходит за рамки данной статьи. эссе, предварительное указание на то, как они могут быть рассмотрены, может быть при условии. Для дальнейшего обсуждения этих вопросов см. Трианоски. (1990), Watson (1990), Homiak (1997) и Hursthouse (2001).
Как указано в этой записи, взгляды Канта действительно играют роль добродетели, ибо для Канта важно, чтобы мы исполняли свои несовершенные обязанности с правильным духом.Добродетельный человек правильно воспитал склонности к ощущениям, которые помогают ей выполнять ее несовершенные обязанности. Эти чувства поддерживают ее осознание того, что правильные и являются признаком того, что она настроена выполнять свои обязанности. Потому что Кант рассматривает эмоции как непокорные и постоянно нуждающиеся. контроля разума добродетель сводится к своего рода самообладанию или воздержание. Можно выразить это мнение, сказав, что для Канта добродетельный характер подчинен претензиям практических причина.
С другой стороны, точку зрения Аристотеля обычно считают парадигмальный пример «этики добродетели», этической теории это дает приоритет добродетельному характеру. Чтобы увидеть, что это может значит, вспомните, что добродетельная личность Аристотеля — подлинная любящий себя, которому больше всего нравится упражнение в своих способностях мыслить и знать. Это удовольствие помогает ей на практике определять, что действия уместны при каких обстоятельствах и непривлекательный к удовольствиям, связанным с обычными пороками.Ее правильно культивируемые эмоциональные наклонности не рассматриваются как непокорные аспекты ее существа, которые необходимо контролировать причина. Скорее, ее практические решения основаны на наслаждение, которое она получает от своих рациональных способностей. Можно было бы поставить эту точку говоря, что, по мнению Аристотеля, практическое обсуждение подчиненный персонажу.
Тогда можно спросить у других этических взглядов, принимают ли они практические намерение быть подчиненным персонажу или наоборот.Как это запись указывает, что Юм, кажется, встает на сторону Аристотеля и дает приоритет характера над практическими размышлениями. Ибо он предлагает, чтобы кто-то с природными добродетелями, основанными на самооценке, будет иметь более широкое воображение, необходимое для правильного обдумывания точка зрения рассудительного зрителя. Является ли персонаж подчинение разуму для Милля может зависеть от того, какого рода Можно показать, что Милль поддерживает утилитаризм. Если он мотивационно-утилитарный, который думает, что нужно действовать как человек с мотивы или добродетели, наиболее производящие счастье, будут действовать, тогда можно было бы привести доводы в пользу того, что он отдавал приоритет характера над практическими причина.Если, с другой стороны, он утилитарно действует или действует по правилам, он казалось бы, придает персонажу роль, подчиненную разуму. Эти краткие замечания указывают на то, что вопрос о том, является ли этическое теоретик отдает приоритет характеру может быть определен только тщательный анализ различных критических элементов этого взгляд философа.
5.1 Вызов ситуационизма
Этот раздел начнется с краткого обсуждения некоторых недавних философская работа над персонажем, основанная на результатах экспериментальных социальная психология.Эта философская работа ставит под сомнение концепции характера и добродетели, которые особенно волнуют древнегреческим моралистам и современным философам, чьи работа происходит из древних взглядов. Философов впечатлило это традиции экспериментальной социальной психологии, что часто названный «ситуационизмом» — отрицали, что черты характеры устойчивы, последовательны или оценочно интегрированы в способ, который предлагают древние или современные философы. Древний моралисты полагали, что добродетели, по описанию Джона Дорис, « устойчивых черт: если у человека есть стойкие черты, они можно с уверенностью ожидать, что они будут демонстрировать характерное для широкий спектр ситуаций, связанных с особенностями, даже если некоторые или все эти ситуации не оптимально способствуют такому поведению » (2002, 18).Дорис и другие утверждают, что в этом смысл. Они нестабильны или непротиворечивы и ошибочно используются для объясните, почему люди поступают именно так. Скорее, эти философы утверждают, и, как показывает экспериментальная традиция, большая часть человеческого поведения объясняется, казалось бы, тривиальными особенностями ситуаций, в которых люди находят себя. Отсюда уместность метки «Ситуационист» для философов, придерживающихся этих взглядов. Варианты этой точки зрения см. В Harman (1999, 2000), Doris (2002), и Вранас (2005).
Подробное обсуждение этой работы выходит за рамки данной статьи. Однако сделаем несколько итоговых замечаний. (Для подробного обсуждение, см. записи на эмпирические подходы к нравственности, раздел 1, и моральная психология: эмпирические подходы, раздел 4.)
Скептицизм по поводу сильных черт характера исходит от некоторых известных эксперименты в социальной психологии. Например, в одном эксперименте люди, которые нашли цент в телефонной будке, с гораздо большей вероятностью помогли сообщник, который уронил несколько бумаг, чем те, кто не нашел ни копейки.В другом эксперименте участвовали студенты семинарии, которые согласились рассказать о важности помощи тем, кто в ней нуждается. На пути к в здании, где должны были проводиться их беседы, они столкнулись с конфедерат рухнул и застонал. Те, кому сказали, что они уже поздно, были гораздо реже, чем те, кому сказали у них было свободное время. Эти эксперименты призваны показать, что незначительные факторы, не имеющие морального значения (нахождение копейки, спешка) сильно коррелируют с поведением людей при оказании помощи.
Пожалуй, самым поразительным для здравого взгляда на персонажа являются результаты. экспериментов, проведенных Стэнли Милгрэмом в 1960-х годах. В этих экспериментирует с подавляющим большинством испытуемых, хотя вежливо твердо запрошенные экспериментатором, были готовы управлять тем, что они думали, что это были все более сильные удары током до крика «потерпевший.» Эти эксперименты проводятся, чтобы показать, что если у испытуемых действительно были склонности к состраданию, эти склонности не могут относятся к тому типу, которого требуют устойчивые черты характера.
Философы, находящиеся под влиянием экспериментальной традиции в социальной сфере. психологии приходят к выводу, что у людей нет широко обоснованных, стабильных, постоянные черты характера, которые интересовали древних и современным моралистам, или современным философам, работающим с какая-то версия этих взглядов. Скорее, психологические исследования принято, чтобы показать, что у людей обычно только узкие, «Местные» черты, которые не объединены с другими чертами в более широкая модель поведения. Людям полезно в хорошем настроении, говорят, но бесполезны, когда спешат, или они честны дома, но нечестно на работе.Этот скептицизм по поводу устойчивых черт, таким образом, ставит вызов современным философам, особенно тем, кто работает с какая-то версия древних воззрений, чтобы раскрыть характер что согласуется с эмпирическими результатами.
5.2 Некоторые ответы на ситуационизм
Эти интерпретации экспериментов в социальной психологии имеют бросали вызов и психологи, и философы, особенно философы, работающие в традициях этики добродетели (см. вход на этика добродетели), которые утверждают, что критикуемые ситуационистами черты характера имеют мало общего с концепцией характера, связанной с античные и современные моралисты.Возражающие говорят, что ситуационисты полагаться на понимание черт характера как изолированных и часто неотражающая предрасположенность к стереотипному поведению. Они ошибочно полагают, что черты могут быть определены по одному типу поведение, стереотипно связанное с этой чертой.
Вернемся снова к таксофонам и семинарам. Это может показаться очевидно, что на все призывы о помощи нельзя откликнуться, и это может кажется сомнительным, что любой рефлексивный человек думает, что так нужно.Этот предполагает, что, чтобы быть полезным человеком, нужно подумать о том, что очень важен в жизни, потому что звонки о помощи могут оправданно остаются без ответа, если человек считает, что отвечающий будет мешать ей делать что-то еще, чем она считает высшее моральное значение. Таким образом, мы не должны ожидать, что помогающее поведение быть полностью последовательным, учитывая сложные ситуации, в которых люди найти себя. Некоторые из философов, обсуждаемых в этой записи, такие как теоретики естественного права (в разделе 3.1) и Канта (в раздел 3.2), может подчеркнуть это, напомнив нам о различии между идеальными и несовершенными обязанностями. В отличие от совершенных обязанностей, которые требовать, чтобы мы предприняли или отказались от определенных действий, обязанность помогать другие нуждающиеся несовершенные в том, как, когда и кому мы помогаем, не может быть точно определен и поэтому находится в пределах индивидуального осмотрительность. Общий пункт, по которому большинство древних и современных моралисты согласятся, что быть полезным нельзя понять в изоляция от других ценностей, целей и черт личности.(Обсуждение того, как можно объединить ценности, см. В Wolf 2007.)
Или рассмотрим эксперименты Милгрэма. В ходе экспериментов многие из испытуемые протестовали, даже продолжая подчиняться команды экспериментатора. В постэкспериментальных интервью с субъектов, Милгрэм отметил, что многие были полностью убеждены в неправильность того, что они делали. Но наличие конфликта нужно не указывает на отсутствие или потерю характера. На традиционном концепция персонажа, рассмотренная в этой статье, многие из Людей Милгрэма лучше всего охарактеризовать как страдающих недержанием мочи.У них есть характер, но он не добродетельный и не порочный. Многие из нас, кажется, попадают в эту категорию. Мы часто понимаем, что делать правильно, но тем не менее мы этого не делаем.
Короче говоря, возражающие говорят, что ситуационисты полагаются на упрощенный вид персонажа. Они считают, что поведение часто достаточно, чтобы указать на наличие черты характера, и они игнорировать другие психологические аспекты характера (как когнитивные и аффективный), что для большинства философов, обсуждаемых в этом вступление, сформировать более или менее последовательный и интегрированный набор убеждений и желания.В частности, возражающие говорят, что ситуационисты игнорировать роль практических размышлений (или, в случае добродетельных характер, практическая мудрость).
Варианты этих ответов ситуационистам см. У Куппермана. (2001), Камтекар (2004), Рэдклифф (2007), Сабини и Сильвер (2005), Sreenivasan (2013) и ср. фон Райт (1963, 136–154).
5.3 Некоторые эмпирические подходы к аристотелевским взглядам на характер
Некоторые недавние философские работы о характере направлены на то, чтобы встретить скептицизм непосредственно к ситуационистскому вызову, развивая теория добродетели, основанная на психологических исследованиях, которые совместимы с наличием устойчивых черт.В этом разделе приводится краткое краткое изложение двух таких подходов к добродетели.
Для обширного и детального обсуждения см. Miller (2013, 2014) и Раздел 2 записи о эмпирические подходы к нравственности, Раздел 2.
Один подход основан на «когнитивно-аффективной личности. система »(так называемая модель CAPS), разработанная социальные и когнитивные психологи. Вместо того, чтобы искать эмпирические свидетельства устойчивых черт в поведенческих закономерностях у разных типов ситуаций, модель CAPS (и философы, находящиеся под впечатлением этой модели) акцентируют внимание на важности того, как агенты понимают ситуации, в которых они находятся.Модель рассматривает структуру личности. как организация отношений между «когнитивно-эмоциональными единицы измерения». Эти единицы представляют собой группы склонностей чувствовать, желание, вера и план, которые после активации вызывают различные мысли, чувства и поведение, которые необходимо сформировать. Философы, обосновавшие их понимание добродетели в этом типе психологической теории расширить модель CAPS, чтобы охватить устойчивые добродетельные черты характера. Эти черты характера рассматриваются как устойчивые предрасположенности, включающие в себя соответствующие кластеры мышления (практического разума), желания и чувство, проявляющееся в кросситуационном поведении.
Для подробного обсуждения модели CAPS и ее возможной ценности см. философов, см. Miller (2003, 2014), Russell (2009) и Snow (2010).
Другие философы не находят расширения модели CAPS. особенно полезно, потому что, похоже, это не уводит нас от того, что мы здравомыслящие люди признают добродетель. Мы готовы начать с идея, что быть добродетельным — это не только склонность к действию, но и чувствовать, отвечать и рассуждать. И не просто рассуждать, а чтобы разум хорошо.Чтобы этот подход был полезен, нам нужно немного учесть в чем состоит отличное практическое рассуждение.
Некоторые философы стремятся дать то, что нужно, глядя на психологические исследования удовольствия. Они предполагают, что добродетели аналогично (некоторым) навыкам в том смысле, что пристрастие в развитии и действии от добродетельного характера — это своего рода интеллектуальное привыкание, типичное для развития и упражнений (некоторые) сложные навыки. Эмпирические исследования удовольствия показывают, что при прочих равных, мы получаем удовольствие от упражнений на развитой способностей, и чем сложнее способность, тем больше нам нравится ее упражнение.Если приобретение и проявление добродетели аналогично развитие и упражнение комплексных способностей, мы можем, этот подход предлагает, объясняет различные основные положения о добродетельной деятельности — например, что, как и (некоторые) навыки, добродетельная деятельность воспринимается как самоцель, как удовольствие само по себе, и таким образом, ценится само по себе. Для обсуждения добродетели как подобной сложным навыкам см. Annas (2011), Bloomfield (2014), Stichter (2007, 2011) и ср. Шерман (1989).
Тем не менее ситуационисты могут ответить, что для подчеркивания роли практического мышления — сделать хорошие моральные качества идеал, которого могут достичь очень немногие из нас.По некоторым представлениям о моральное знание, такое как предложенное Платоном в Республика , приобретение знаний, необходимых для добродетели, берет более 50 лет психологической и интеллектуальной подготовки. И дальше Точка зрения Аристотеля, как указано в этой записи в разделе 2.4 выше, полная реализация наших рациональных способностей, которая требуется потому что хорошие моральные качества — это не то, чего мы можем достичь на нашем собственный. Развитие и сохранение хороших моральных качеств требует политические институты, способствующие созданию условий, при которых процветают самолюбие и дружба.Ситуационист может задаться вопросом, как могут оказаться полезными традиционные представления о хорошем характере, если добродетельный характер — долгий и трудный процесс, ставший возможным благодаря социальные институты, которые еще не существуют. Ситуационист может взять эти проблемы как поддержку его точки зрения, что нам лучше думать с точки зрения местных черт, а не устойчивых черт.
В заключение уместно вспомнить обсуждение в разделе 4, выше. С одной стороны, с точки зрения характера, такого как Аристотеля, который полагается на обычные способности переживать удовольствия от самовыражения и ответных дружеских чувств к усилиям других помочь, почти каждый способен становится лучше .С другой стороны, если Аристотель и другие (такие как Маркс, Милль, Т. Х. Грин и Ролз) правы в том, что характер формируется институтами политической, экономической и семейной жизни, то для того, чтобы стать хорошим , потребуется доступ к соответствующие учреждения. Однако это не означает, что становление хорошее вне досягаемости. Здесь может быть полезно вспомнить Описание Ролзом «реалистичной утопии» в Закон народов когда, следуя Руссо в The Social В контракте он пишет, что просто учреждения принимают «мужчин как они есть »и« законы, какими они могут быть.»(Ролз, 1999b, 7) Наша психологическая природа и институты, способствующие хорошие качества характера, по его мнению и по мнению другие, обсуждаемые в этой статье, совпадают.
Каковы три условия Закона о людях (нравственности)? | Тереза Ли
Фото Мартина Саттлера на Unsplash
Три условия Закона о человеке
Человеческие (моральные) поступки — это действия, которые выбираются путем проявления свободы воли в результате осуждения совести.Человеческие поступки — это нравственные поступки, потому что они выражают добро или зло, когда кто-то их совершает. [1] Мораль поступков определяется выбором, который человек делает в соответствии с подлинным добром, которое основано на вечном законе, в котором стремление к Богу является нашей конечной целью. Этот внешний закон — «естественный закон», основанный на Божественной Мудрости Бога, ставшей известной нам через Его сверхъестественное откровение [2]. Таким образом, человеческий поступок морально хорош, когда мы делаем выбор, соответствующий нашему истинному благу, и приближаем нас к Богу.
Доброта нравственного поступка оценивается по трем условиям: объект (и его добродетель), намерение (или цель, выраженная святым Фомой Аквинским) и обстоятельства [3]. Чтобы моральный поступок считался хорошим, должны быть выполнены все три условия. Нарушение любого из этих трех условий приводит к тому, что действие считается морально злым [4].
Разница между человеческим поступком и поступком человека
Человеческое действие подразумевает сознательное проявление человеком своего интеллекта и воли.Человек способен осознать выбор, обладая для этого знаниями, свободой и добровольностью.
Действия человека, однако, — это действия, которые не происходят из-за чьего-то обдумывания и не предполагают полного использования своего интеллекта. Это осуществляется без ведома, согласия и без ведома. Примеры действий человека, которые не находятся под чьим-то контролем, включают в себя акты ощущения (использование чувств), акты аппетита (телесные наклонности, такие как пищеварение), акты бреда и действия, когда человек спит [5].Наличие этих факторов (невежество, страсть, страх, насилие и привычки) приводит к тому, что действие классифицируется как действие человека [6].
Поскольку человеческий поступок возникает из знания и свободы воли, человеческие поступки не обладают моральными качествами, поскольку они не обладают сознательной природой. Если в действии отсутствуют интеллект или воля, то действие не является полностью человеческим и, следовательно, не полностью моральным. [7]
Human Act: Object
Сент-Томас считает, что нравственность человеческого поступка зависит в первую очередь от объекта, рационально выбранного тем, кто сознательно использует свою волю и интеллект.Объект является основным индикатором, помимо намерения и обстоятельств, для того, чтобы судить о том, является ли действие добрым или злым.
Папа Иоанн Павел Второй считает, что добрых намерений недостаточно. Поскольку человеческий поступок зависит от его объекта, нужно проявлять осмотрительность при оценке того, может ли этот объект быть отдан Богу, который по Своей доброте приносит совершенство человека, которое Бог предназначил для него, через объект [8].Объект заключает в себе желание воспринимаемого добра.
Существуют объекты, которые «по своей природе злы (и) не могут быть заказаны» Богу, поскольку они противоречат доброте человеческой природы [9]. Второй Ватиканский собор приводит следующие примеры: «убийство, геноцид, аборты, эвтаназия и самоубийство; увечья, физические и моральные пытки; нечеловеческие условия жизни и труда, произвольное заключение, депортация, рабство, проституция и торговля людьми.»[10]
Человеческое действие: Намерение
В любом человеческом действии« цель — это первая цель намерения и указывает цель, преследуемую в действии. Намерение — это движение воли к цели, связанное с целью деятельности. Намерение необходимо для моральной оценки поступка »[11]. Поскольку Бог — наша конечная цель, мы оцениваем свои действия как хорошие, когда они приближают нас к Богу. Наше намерение угодить Богу сделает наши поступки хорошими и совершенными.[12]
Мы используем термины «ближайший конец» и «удаленный конец», чтобы лучше понять концепцию намерения. Например, человек подает милостыню бедным. Ближайший конец — это раздача милостыни, а дальний конец — это то, чего человек надеется достичь с помощью ближайшего конца. Дальний конец мог быть либо хвалой и тщеславием, либо любовью и милосердием.
Доброе намерение не делает беспорядочное действие (например, ложь) добром. Цели не оправдывают средства »[13]. И наоборот, злое намерение (тщеславие) меняет действие, которое было хорошим (милостыня), на злое.[14] Святой Фома замечает, что «часто человек действует с добрыми намерениями, но без духовной выгоды, потому что ему не хватает доброй воли. (Если) кто-то грабит, чтобы накормить бедных: даже если намерение хорошее, честность воли отсутствует »[15]
Human Act: Обстоятельства
Обстоятельства« являются второстепенными элементами морального поступка. Они увеличивают или уменьшают моральную доброту или зло человеческих поступков. Они также уменьшают или увеличивают ответственность человека ». [16] Обстоятельства смягчают плохой поступок, делая его более приемлемым или менее плохим, или усугубляют поступок, усиливая последствия.Например, последствия кражи усугубляются или смягчаются в зависимости от того, что было украдено, вовлеченных сторон и местоположения. Однако обстоятельства не умаляют морального качества поступков; они не делают ни добра, ни правды злым делом. Воровство — это недопустимо с моральной точки зрения, независимо от обстоятельств.
И наоборот, обстоятельства могут сделать доброе действие злым. Например, когда пожарный не реагирует на чрезвычайную ситуацию, потому что он бездельничает. Обстоятельства могут усилить чувство вины, когда муж лжет жене о своих внебрачных связях, или минимизировать вину, когда кто-то говорит неправду, чтобы спасти коллегу от увольнения.Следовательно, нам необходимо понять обстоятельства, чтобы понять моральные качества человеческих поступков [17]
[1] Католическая церковь. Папа (1978–2005: Иоанн Павел II) и Павел II, П. Дж. (1993). Энциклическое письмо: Veritatis splendor. Конференция католических епископов Южной Африки.
[2] там же
[3] Катехизис католической церкви , 1755
[4] Дж. МакХью, О. П., и К. Каллан, О. П., Моральное богословие Том. 1, Нью-Йорк 1958
[5] М., Алисса (2015, 19 июля).Человеческие действия и действия человека. Получено с https://prezi.com/bcw322zficka/human-acts-acts-of-man/
[6] Там же
[7] Отец Кеннет Бейкер, С.Дж. «Что делает человеческие поступки хорошими или плохими?» В Основах католицизма Vol. 1 Часть II, Глава 2 (Сан-Франциско: Ignatius Press, 1983), 123–126.
[8] Иоанн Павел II, Прил. Veritatis splendor , 78; ср. Катехизис Католической церкви , 1751
[9] Иоанн Павел II, Прил. Veritatis splendor , 78; ср. Катехизис католической церкви , 1751
[10] Преподобный Джеймс Т. Бретцке, S.J., S.T.D. Veritatis Splendor и моральный объект. Получено с https://www2.bc.edu/jamesbretzke/VeritatisSplendorAndMoral%20ObjectsTextAndCommentaryByBretzke.pdf
[11] Катехизис католической церкви , 1752
[12] Veritatis 78; Св. Альфонса де Лигури, Pratica di Amar Gesu Christo, VII, 3
[13] Катехизис католической церкви , 1753
[14] Катехизис католической церкви , 1753 cf Mt 6: 2 –4
[15] Ред.Джеймс Т. Бретцке, S.J., S.T.D. Veritatis Splendor и моральный объект. Получено с https://www2.bc.edu/jamesbretzke/VeritatisSplendorAndMoral%20ObjectsTextAndCommentaryByBretzke.pdf
[16] Катехизис Католической церкви , 1754
[17], отец Кеннет Бейкер. «Что делает человеческие поступки хорошими или плохими?» В Основах католицизма Vol. 1 Часть II, Глава 2 (Сан-Франциско: Ignatius Press, 1983), 123–126.
Определение морали Merriam-Webster
мор · аль | \ ˈMȯr-əl , ˈMär- \ 1а : принципов правильного и неправильного поведения или связанных с ними : этических норм моральные суждения б : выражение или обучение концепции правильного поведения моральное стихотворениеc : соответствует стандарту правильного поведения занял моральную позицию по этому вопросу, хотя это стоило ему номинации
d : санкционировано или действует на основе совести или этического суждения моральное обязательствое : способен на правильные и неправильные действия моральный агент
3 : скорее воспринимаемый или психологический, чем материальный или практический характер или эффект моральная победа моральная поддержка мор · аль | \ ˈMȯr-əl , ˈMär-; смысл 3 — mə-ral \ 1а : моральное значение или практический урок (как рассказ) Мораль истории — довольствоваться тем, что у вас есть.б : отрывок, обычно в заключение указывающий на урок, который следует извлечь из рассказа.
2 мораль во множественном числе а : нравственные практики или учения : способы поведения авторитетный моральный кодекс имеет силу и эффект, когда он выражает устоявшиеся обычаи стабильного общества — Вальтер Липпманн б : этика наука о морали пытается разделить людей на хороших и плохих — Дж.В. Крутч 3 : боевой дух Потери не пошатнули мораль солдат.Нравственный человек и безнравственное общество | книга Нибура
В книге «Рейнхольд Нибур: пастор и богослов» В своей книге «Нравственный человек и безнравственное общество » (1932 г.) он подчеркивает эгоизм, гордость и лицемерие народов и классов.Позже он увидел в этом, в конечном счете, плод ненадежности и тревожной защиты людей в их ограниченности; здесь он обнаружил «первородный грех». Он подчеркнул…
Подробнее «,» url «:» Introduction «,» wordCount «: 0,» sequence «: 1},» imarsData «: {» INFINITE_SCROLL «:» «,» HAS_REVERTED_TIMELINE «:» false «}, «npsAdditionalContents»: {}, «templateHandler»: {«name»: «INDEX», «metered»: false}, «paginationInfo»: {«previousPage»: null, «nextPage»: null, «totalPages»: 1} , «seoTemplateName»: «PAGINATED INDEX», «infiniteScrollList»: [{«p»: 1, «t»: 391740}], «familyPanel»: {«topicLink»: {«title»: «Нравственный человек и аморальное общество «,» url «:» / topic / Moral-Man-and-Ammoral-Society «},» tocPanel «: {» title «:» Directory «,» itemTitle «:» Ссылки «,» toc «: null}, «группы»: [], «fastFactsItems»: null}, «авторство»: {«участник»: null, «allContributorsUrl»: null, «lastModificationDate»: null, «contentHistoryUrl»: null, «warningMessage»: null, » warningDescription «: null},» citationInfo «: {» участники «: null,» title «:» Моральный человек и безнравственное общество «,» lastModification «: null,» url «:» https: // www.britannica.com/topic/Moral-Man-and-Immoral-Society»},»websites»:null,»lastArticle»:false} Узнайте об этой теме в этих статьях:обсуждается в биографии
- В Рейнхольде Нибуре: пастор и богослов
В своей книге Моральный человек и безнравственное общество (1932) он подчеркивает эгоизм, гордость и лицемерие народов. и классы.Позже он увидел в этом, в конечном счете, плод ненадежности и тревожной защиты людей в их ограниченности; здесь он обнаружил «первородный грех». Он подчеркнул…
Подробнее
британских моралистов | Encyclopedia.com
Помимо английских авторов, термин «британские моралисты» включает ирландских мыслителей, таких как Фрэнсис Хатчесон и Эдмунд Берк; Шотландцы, такие как Дэвид Хьюм; и Бернар Мандевиль, голландский врач, который жил в Англии и писал по-английски.Хотя некоторые средневековые схоластики и такие мыслители 16-го века, как Сент-Томас Мор и Ричард Хуккер, принадлежат к этому списку, их мысли более уместно рассматривать в связи со средневековой схоластикой и гуманизмом эпохи Возрождения, и поэтому этот термин здесь ограничен философами, живущими в Великой Великобритания в 17, 18, 19 и 20 веках писала на английском языке и вносила заметный вклад в теорию морали.
Главными моралистами 17 века были Томас Гоббс, Ральф Кадворт и Ричард Камберленд (1631–1718).Гоббс и Камберленд были новаторами, а Кадворт, один из кембриджских платоников, был выразителем традиционной доктрины. До 20-го века Гоббса ругали или отвергали из-за его материалистического механизма, его неприятия любой общительности или сочувствия в человеческой природе, его детерминизма и его взглядов на мораль как на корыстные желания. Тем не менее, Гоббс оказал немедленное и длительное влияние на этику, главным образом через свою политическую теорию. Для него каждый человек в естественном состоянии обладал высшим правом на самосохранение, а вместе с ним и всеми другими правами; следовательно, общество, государство и справедливость являются результатом положительного согласия между людьми.В полемике, вызванном Левиафаном , Шефтсбери подчеркнул, что главным вопросом должна быть этика Гоббса и его неполноценное представление о человеке, в котором доминирует «только одна страсть Мастера — Страх, который, по сути, поглотил все остальное, и ушел». место только для этой бесконечной Страсти к Силе после Силе , Естественной (как он утверждает) к Всем Людям, и никогда не прекращается, кроме Смерти «. Кадуорт выступает за объективное и естественное различие между добром и злом и за способность человека выбирать между ними.Книга Камберленда De Legibus Naturae (1672) была первой попыткой полного опровержения Гоббса. Его использование количественного понятия общего блага знаменует собой отход от предыдущих подходов и предвосхищает утилитаризм.
Несмотря на его религиозные интересы, труды о государстве и образовании, а также всепроникающее влияние на философию, Джона Локка вряд ли можно назвать моралистом. В «Басня о пчелах» или «Частные пороки, общественные блага», Мандевиль (1670–1733) показывает влияние Локка и особенно Гоббса.Заявляя, что он реалист, озабоченный тем, что есть человек, а не тем, кем он должен быть, он описывает человека как «соединение различных страстей, которые помогают управлять им по очереди, хочет он того или нет». По натуре нелюдимый человек обладает такими качествами, что правители могут сделать его общительным, используя силу и хитрость. Действия, противоречащие его естественным побуждениям, посредством которых он стремится помогать другим и побеждать свои страсти из рационального стремления к добру, являются добродетельными. Мандевиль дает отталкивающее, но эффективное изложение того, что следует из доктрины Гоббса, и обнаруживает, что распутство, роскошь, жадность, мошенничество и прочие «частные пороки» служат общему благу.Энтони Эшли Купер, третий граф Шефтсбери (1671–1713), автор книги «« Характеристика мужчин, манеры, мнения, времена », , продвигает утонченный стоицизм. Оптимист, он считает, что человек от природы расположен к добродетели, которая является его наградой и отражает порядок, установленный Богом во всей вселенной. Любовь к прекрасному способствует добродетели, и человек обладает моральным чутьем, способностью, частично рациональной и частично эстетической, благодаря которой он распознает и любит то, что хорошо. Он подвергся критике со стороны Джорджа Беркли, который был особенно критичен в своем Alciphron.
Последователь Шефтсбери, основатель шотландской школы и предшественник Бентама и утилитаристов, Хатчесон (1694–1746), в своем «Исследовании оригинала наших идей красоты и добродетели» и других местах развивает доктрину моральное чувство приравнивает добродетель к доброжелательности и делает всеобщее счастье нормой морали. Джозеф Батлер (1692–1752) важен для его Аналогии религии, , где он является мощным противником деизма, и для его проповедей на моральные темы.Осторожный мыслитель, он довольствуется вероятностью как путеводителем по жизни. В то время как существуют «естественные проявления нашего существования в состоянии деградации», человек склонен осуждать очевидные пороки и одобрять другие поступки в себе, без учета которых «наиболее вероятно возникнет перевес в счастье или несчастье». Величайшая работа Юма, Трактат о человеческой природе, применяет метод Локка к морали или, лучше сказать, является введением в такое применение, и этим и другими работами он оказал огромное влияние на поведение, а также на мышление.Нравственность — это скорее объект чувства, чем мысли. «Простой обзор» одних умственных качеств доставляет удовольствие, а некоторых других — боль; поэтому он называет один класс добродетелями, а другой — пороками. Человек обладает силой бескорыстной доброжелательности, а моральное одобрение — это «человечность», «чувство счастья человечества». Анализ Юма никогда не бывает глубоким или исчерпывающим. Величайший из британских эмпириков, он описывает определенные вещи, которые существуют, но никогда не понимает, что должно быть и почему. Гораздо более ценно учение Берка о человеке как социальном и политическом существе и моральном деятеле, а также проницательные и твердые учения Сэмюэля Джонсона.
Среди мыслителей XIX века Джереми Бентам, основоположник утилитаризма; Джон Стюарт Милл, усовершенствовавший утилитарную доктрину; и Герберт Спенсер, философ эволюции, являются наиболее важными. По сути, утилитарист, Спенсер считал свою этику своим величайшим достижением. Моральные реальности подчиняются законам эволюции, и «абсолютная этика» наступит, когда человек и его окружение полностью эволюционируют. В то же время он ограничивает власть государства и общества и придает высшую ценность отдельному человеку.Генри Сиджвик (1838–1900), автор «Методы этики», и отчасти последователь Милля, идеалистов Т.Х. Грина (1836–82) и Ф. Х. Брэдли, а также Джозефа Рикаби, SJ, неошхоласта, известного своей образованностью, также можно назвать понимание принципов, оригинальность и уверенность мысли, ясность изложения.
Интуиционизм Дж. Э. Мура (1873–1958), Х. А. Причарда (1871–1947) и У. Д. Росса (1877–1971) доминировал в первые десятилетия ХХ века. В Principia Ethica (1903) Мур предложил доказательство того, что «добро» является неопределимым атрибутом, и поэтому отверг как утилитарные, так и идеалистические доктрины как основанные на заблуждении, которое он назвал «натуралистическим заблуждением».«Нравственность заключалась для него в том, чтобы просто видеть, какие положения дел хорошие, и действовать, чтобы их вызвать. Причард и Росс расширили анализ добродетели Мура на обязательство. В книге Право и добро (1930) Росс перечислил несколько видов обязанностей. В отличие от утилитаризма, он настаивал на приоритете долга над максимизацией удовольствия, отрицая при этом абсолютность любого долга.После того, как AJ Ayer (1910–1989) применил теорию языка логического позитивизма к этике в книге Language, Truth and Logic (1936), чтобы показать, что моральные утверждения буквально бессмысленны, то есть не могут быть ни истинными, ни ложными, философы-моралисты посвятили себя анализу моральных суждений. Р. М. Харе (1919–) представляет мейнстрим 20 века. Против Айера и других эмотивистов, Хэйр утверждал в The Language of Morals (1952), что логические позитивисты ошибаются, относя моральные суждения к тому же классу, что и вопросы вкуса, и что это очевидно из того факта, что моральные утверждения, в отличие от утверждения вкуса имеют логические черты императивности и универсальности.В последней половине века к понятию добродетели стало уделяться все больше внимания. В двух эссе, опубликованных в 1958 г., «Современная моральная философия» Г. Э. М. Анскомба и «Моральные убеждения» Филиппы Фут, обращалось внимание на важность характера в моральном мышлении и моральном действии. Аласдер К. Макинтайр после добродетели: исследование моральной теории (1981), отклонение современной этики как бессвязной и защиты аристотелизма, и Айрис Мердок (1919–1999) Суверенитет добра (1971) и Метафизика как руководство к морали (1992), которые утверждают, что источником морали является любовь к добру, многое сделали для того, чтобы этика добродетели стала частью моральной философии.
Несмотря на новую открытость альтернативным традициям моральной мысли, наиболее влиятельные тексты в британской теории морали остаются такими же индивидуалистическими, релятивистскими и утилитарными (или, если использовать более точный термин Анскомба, консеквенциалистами), как это было в 1965 году. Библиография: б. Уилли, Английские моралисты, (Нью-Йорк, 1964). ш. р. Сорли, История британской философии до 1900 года (Кембридж, 1965). ш. d. hudson, Modern Moral Philosophy (Лондон, 1983).j. б. schneewind, Изобретение автономии: история современной моральной философии (Кембридж, 1998). м. Warnock, Этика с 1900 г. (Лондон, 1960 г.).
[j. k. ryan /
р. п. Кеннеди]
Моралистический стиль в американской политике
Грег Вайнер Осень 201910 июля 1919 года капеллан У.Сенат, преподобный Форрест Преттман, открыл день палаты на всемирно-исторической ноте, молясь, чтобы «Бог наших отцов вел нас и осуществил великий замысел в нас как нации». После выполнения некоторых рутинных дел вице-президент Томас Маршалл представил гостя, появление которого вызвало тысячелетний тон капеллана: Вудро Вильсон, президент Соединенных Штатов и «первый гражданин мира», только что вернувшийся после триумфа в Версале, первый исполнительный директор с тех пор. Джорджа Вашингтона посетить Сенат и лично заключить договор.
Его доводы относительно Версальского договора и его центральной части, Лиги Наций, последняя из которых уже несколько месяцев подвергалась критике в Сенате, были в основном деловыми. Только после выступления тенор Уилсона воздал должное грандиозному воззванию Преттимена. Причиной войны теперь были не только национальные интересы, как это было, когда Вильсон добивался объявления войны в 1917 году на основании неограниченной подводной войны Германии. Война превратилась в крестовый поход морали:
Нашим долгом было войти, если мы действительно были борцами за свободу и право.Мы ответили на призыв долга так энергично, так совершенно не задумываясь о том, сколько мы потратили крови или сокровищ … так сотканные из всего героического, что весь мир наконец увидел в этом плоть в благородных действиях, великий идеал, утвержденный и подтвержденный нацией, которую они считали материальной, а теперь обнаружили, что она объединяет духовные силы, которые должны освободить людей каждой нации от всякого недостойного рабства. Таким образом, к этой великой нации пришла новая роль и новая ответственность, которую мы чтим и которую все мы хотели бы поднять на еще более высокий уровень служения и достижений.
В своем хваленом заключении Уилсон заявил, что «сцена [была] поставлена … рукой Бога … Мы не можем повернуть назад. Мы можем только идти вперед … путь впереди, и больше никуда «.
Уилсон был известен как морализатор олимпийских размеров. Роберт Нисбет рассказывал в «Настоящая эпоха: прогресс и анархия в современной Америке », что «[v] практически все, к чему [Уилсон] прикоснулся, мгновенно превратилось в Армагедон». Все черты морализма Вильсона очевидны в речи Сената 1919 года: не было никакого морального выбора, кроме пути, который хотел избрать Вильсон, никакого благоразумия; только «свет» на его пути или кажущаяся тьма, окружающая любого другого.Благоразумный вопрос государственного управления превратился в моральный крестовый поход, в котором Бог призвал его на службу. Не было предела крови или сокровищ, которые потребовались бы для достижения успеха. Это предположение о безграничной приверженности само по себе абсурдно. Но даже когда цель якобы была достигнута, сам факт успеха перенаправил моральную энергию на «еще более высокие» цели.
В этом суть моралистической политики. Это отличается от политики, ориентированной на моральные цели.
НРАВСТВЕННОСТЬ ПРОТИВ МОРАЛИЗМА
Одна из самых ярких черт современной американской политики состоит в том, что политическая риторика становится все более моралистической, в то время как реальная способность управляющих систем достигать моральных целей находится в упадке.Это взаимосвязанные явления: моралистическая политика склонна зайти в тупик, потому что пренебрегает такими инструментами эффективной политической практики, как бартер и компромисс. Его упорство на собственной правоте, возведенное в срочность морального плана, делает компромисс не только неосмотрительным, но и неоправданным. Из-за своей склонности к мономаниакальному сосредоточению на отдельных вопросах, исключая все остальные, он не может заниматься торговлей лошадьми.
Там, где политик видит оттенки серого и действует в мире противоречий и напряжений, моралист, враждебный нюансам, воспринимает только тьму и свет.Это имеет двойной эффект. Во-первых, это ограничивает то, что часто является самой провозглашаемой ценностью — свободой, поскольку моралист отрицает разнообразие моральных проблем и исключает другие варианты, кроме своих собственных. Когда моральные вопросы слишком упрощены, нет места свободе и ответственности, которая должна сопровождать это. Когда императивы категоричны, благоразумие невозможно. Это растворяет свободу в пользу одномерной и якобы безупречной моральной истины.
Во-вторых, осторожные, частичные шаги к моральным целям не могут удовлетворить морализатора, потому что он действует в среде, в которой больше рассматриваемого объекта всегда лучше, чем меньше.Морализм не может мириться с фактом, очевидным для Джеймса Мэдисона в «Федералисте № 10», что несогласие «посеяно в природе человека». Таким образом, моралист не имеет ни способности, ни желания интеллектуального сочувствия, способности видеть проблему с другой точки зрения.
Короче говоря, для моралиста, в отличие от государственного деятеля, «позволить правосудию свершиться, хотя небеса падают» — приемлемый компромисс, поскольку варианты идентичны: погоня за справедливостью может обрушить небеса, но упорство — тоже. несправедливости.Проблемы всегда актуальны. Ставки на успех и неудачу одинаковы.
Учитывая тот факт, что люди не согласны, морализированная политика обречена на провал, за исключением тех редких и преходящих случаев, когда единое моральное видение охватывает все ветви власти. У морализма нет сырья — вы этого хотите; Я хочу чтобы; вот сделка для некоторых из них, с помощью которой можно добиться взаимоприемлемых результатов. Действительно, — это взаимоприемлемых исхода; один выбор всегда правильный, а другой — неправильный.Берк воспринимал среду: «Умеренность будет заклеймено как добродетель трусов, а компромисс — как благоразумие предателей». В своем эссе «Мораль против морализма во внешней политике» Эрнест Лефевер выделил эти два качества: «Мораль — это синоним ответственности, а морализм — это сознательный или бессознательный уход от ответственности».
Дэниел Патрик Мойнихан выразил то же самое в книге Политика гарантированного дохода : «Никто не является невиновным после опыта правления.Но не все виноваты ». Это было замечание о неотъемлемых ограничениях государственного управления, о постоянном выборе политиком между конкурирующими моральными целями. Моралист, напротив, всегда невиновен, поскольку он всегда может сказать, что моральные цели ожидались конец пути света и добра, от которого разумному государственному деятелю ничего не оставалось, как отвергнуть.
Моралист в этом смысле аполитичен, он парит в первозданном виде и насмехается над теми, кто сталкивается с трудным выбором правительства.Но это еще не все: запрещая осмысленное моральное обсуждение, морализм становится активно антиполитическим. Мойнихан продолжал: «Кеннеди повторял снова и снова: управлять — значит выбирать. Люди, которые не соблюдают это условие, меньше того, что требуется».
Рейнхольд Нибур столкнулся с аналогичными вопросами о том, как сохранить моральные убеждения, при этом учитывая политическое разнообразие и человеческие ограничения. Моральный государственный деятель не может оставаться над политикой, писал Нибур: «Следует отметить, что в древнееврейской религии трансцендентный Бог никогда не является спасением от хаоса этого мира.Этот мир не лишен смысла, и нет необходимости убегать из него в другой надмирский мир, чтобы сохранить предельный оптимизм ».
БИТВА В АБСТРАКТЕ
Морализация имеет тенденцию существовать в глазах смотрящего, характеризуя моральные призывы, с которыми человек не согласен. Его карикатура изображает ханжеского политика или проповедника, который машет пальцами. Но можно различить некоторые основные характеристики этого явления.
Моралитель, как заметил Лефевер, часто ставит одну цель выше всех остальных.Это больше, чем ясность моральной цели. Это целеустремленная навязчивая идея, которая отказывается видеть необходимость выбора. Настоящий государственный деятель почти никогда не может достичь одной моральной цели, не нанося ущерба другой, поэтому благоразумие должно оценивать и уравновешивать их: внешняя политика, преследующая морально обоснованную цель, может быть невозможна без неизбежных аморальностей войны, экономического бремени, от которого меньше удача разделит, или возвышение одного союза и распад другого. Во внутренней политике продолжающиеся дебаты о ценах на фармацевтические препараты, например, противопоставляют экономическое благосостояние населения уже поддающимся лечению состояниям и инновациям, от которых зависят некоторые люди с более редкими заболеваниями.
Такой выбор почти всегда является основным условием политики. Разница в том, что морально ориентированный государственный деятель признает их — и, таким образом, может идти на компромиссы и создавать коалиции для решения рассматриваемой проблемы, даже за счет чистоты своей собственной души. Между тем морализатор освящается уверенностью, что его основная цель — единственно приемлемая. Поэтому он не обращает внимания на второстепенные жертвы, которые обычно необходимы для его достижения. Метафора войны, которая противопоставляет друзей врагам и тем самым лишает легитимности оппозиции, является обычным явлением, даже когда применяется к таким проблемам, как рак или бедность, которые сопротивляются победе.Вильсон, выступая с речью перед своей президентской кампанией 1912 года, заявил в Денвере:
.Ни один человек не может сесть и удержать свои руки от войны против зла и получить мир своим молчаливым согласием. Самый прочный и приносящий удовлетворение мир — это тот мир, который приходит из этой постоянной духовной войны, и в истории народов бывают моменты, когда они должны брать в руки грубые орудия кровопролития, чтобы подтвердить духовные концепции. Ибо свобода — это духовное понятие, и когда люди берутся за оружие, чтобы освободить других, в войне есть что-то священное и святое.Я не буду кричать «Мир», пока в мире есть грех и зло.
Иногда необходима настоящая война, но она никогда не бывает святой. Как заметил Нибур, ни то, ни другое не является абстрактным стремлением к миру любой ценой: «Когда Церковь провозглашает заповедь любви миру как закон Божий, она должна остерегаться поверхностного морализма, говорящего миру, что она может спасти себя, если люди только перестанет быть эгоистичным и научится любить «.
Следует отметить, что в формулировке Вильсона «духовная» в противоположность территориальной войне является «постоянной».«Война, которая не закончится до тех пор, пока мир не избавится от« греха и зла », никогда не утихнет. Морализатор, который пытается достичь полноты своих целей, отвергает доктрину первородного греха и часто делает это, как показывает случай Уилсона, в имя христианского благочестия.
Уилсон говорил задолго до Первой мировой войны. Он говорил не столько о буквальной войне, сколько о причине социального прогресса, особенно в отношении экономических вопросов. Отсюда еще одна черта морализатора: склонность принимать обычные политические решения в манихейских терминах.Сенатор Джон Маккейн подает современный пример. Подобно тому, как президент Трамп видит мир с точки зрения силы и слабости, Маккейн имел тенденцию просеивать информацию — о финансировании избирательных кампаний, политике в отношении табака и множестве других вопросов — через фильтр добра и зла. Джордж Уилл сообщил во время президентской кампании 2008 года, что Маккейн, кандидат от республиканцев, ответил на брифинг по сложному финансовому вопросу, спросив: «Итак, кто злодей?»
Кандидаты, претендующие на пост президента сегодня, включая нынешнего занимающего этот пост, склонны ставить вопросы о безработице, опиоидной зависимости, здравоохранении, торговле и многом другом не как о проблемах, которые необходимо решить, а как об эпических битвах между истинно бьющимся сердцем Америки. и его противники, которые почти всегда являются безликими и гнусными абстракциями: фирмы с Уолл-стрит, иностранные правительства, иммигранты, «1%».«Для морализатора проблема никогда не возникает просто так. Ее всегда порождает негодяй. Простые проблемы допускают споры о наиболее разумном решении. В отличие от этого, противник в королевской битве должен быть уничтожен.
Моралист, очевидно, должен работать в абстракциях. Фактическое моральное рассуждение требует точности в отношении целей и означает, что оно позволяет называть обсуждаемые вещи. Чтобы прояснить доступные варианты, нужно быть готовым сказать что-то такое, а не то. Моралист уклоняется от этой ответственности, потому что она влечет за собой трудный выбор, вместо этого окутывая моральные рассуждения абстракциями.Дэниел Махони отмечает вытекающую из этого иронию, что «релятивизм сосуществует с безграничным морализмом. Это наиболее яркая черта современного« морального »порядка».
Для Раймона Арона у работающего государственного деятеля не было такой роскоши. Таким образом, он писал, что Макс Вебер упустил из виду «разумную политику, основанную на сбалансированном анализе общественного порядка, потому что он хотел сохранить за собой права этики убеждения, чтобы поднять пацифиста или революционного профсоюзного деятеля, которого не заботят последствия своих действий. , до того же уровня достоинства, что и ответственный государственный деятель…. «
В политике, конечно, есть негодяи. Есть империи зла, жадные интересы и коррумпированные политики. Но чаще моральные результаты достигаются через коалицию людей или интересов, каждый из которых обладает частичками истины. По-прежнему чаще проблемы вообще не поддаются определению в моральных терминах. Независимо от того, должны ли налоговые ставки быть выше или ниже, правила должны быть больше или меньше, или войска должны быть размещены здесь или там, как правило, разумные суждения затушевываются, а не освещаются морализмом.За пределами «Мистер Смит едет в Вашингтон », вопрос о том, где разместить лагерь для мальчиков, редко является моральной проблемой.
Точно так же морализаторы склонны игнорировать или отвергать нюансы, которые характеризуют большую часть политического выбора. Поскольку морализатор видит мир с точки зрения праведности и злобы, он, скорее всего, будет увещевать, а не убеждать. Пожалуй, самое зловещее то, что такие проблемы, как «духовная война» Вильсона, обычно измеряются абстракциями, а не конкретными последствиями.Как заметил Берк, политика абстракции с готовностью, даже с энтузиазмом, приносит в жертву реальных людей ради неземных целей.
В ЗАЩИТУ ОТ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Противодействие морализму не означает одобрение нигилизма. Ориентация политики на моральные цели и возможна, и желательна. Моральная политика — это больше, чем просто транзакция — транзакции должны продвигать моральные цели — но меньше, чем крестовый поход. Он склонен полагаться на вдохновение, а не на увещевания, и на убеждение, а не на увещевания.
Эта аристотелевская или томистская ориентация на моральные цели сопровождается умеренной уверенностью в своей правоте. Морального политика не ослабляет неуверенность в себе, но он с большей вероятностью подходит к вопросам постепенно, опираясь на традицию не из простого почтения к ней, но и из смирения: то есть по причине Бёрка, что обычай накапливает больше мудрости, чем даже мудрый человек обладает. Как известно, Мэдисон написал: «Если бы каждый афинский гражданин был Сократом, каждое афинское собрание все равно было бы толпой.«Морально ориентированный государственный деятель понимает, что даже если он — это Сократа, он все равно получит пользу от накопленной мудрости Собрания и обычаев города. Он удовлетворен тем, что останавливает прогресс в достижении моральных целей, и готов работать с ними. с кем он даже намеренно не согласен, чтобы добиться этого.
Авраам Линкольн был выдающимся американским образцом моральной, а не моралистической политики. Он говорил ясно, но в то же время доброжелательно с моральной точки зрения. Его Послание о воздержании 1842 г. было образцом умеренного морального дискурса, советуя отучать алкоголиков от алкоголя «акцентом мольбы и убеждения, застенчиво обращенным заблудшим человеком к заблудшему брату», а не «громовыми тонами анафемы и осуждения».«
Эта формулировка имеет важное значение, поскольку моральное суждение Линкольна, по признанию, было ограниченным: «заблудший брат» должен был быть найден столь же «заблудшим человеком», который также был, что наводит на размышления, «застенчивым» в своих попытках убедить. Когда его вторая инаугурационная речь позже говорила о северном деле в гражданской войне, Линкольн призывал к «твердости в правоте, которую Бог дает нам, чтобы видеть право», имея в виду, что только божественная перспектива может постичь право во всех его измерениях. . Это государственный деятель, действующий среди конкурирующих ценностей и ограничений человеческого разума: наше дело должно быть твердым, потому что оно правильное, но мы должны быть смиренными, а не ревностными.
Линкольн, который рассматривал выживание Союза как предикат прекращения рабства, мог, таким образом, работать с взглядами, отличными от его собственных и даже объективно предосудительными, чтобы продвигать свои долгосрочные моральные цели. В 1855 году он сказал своему другу Джошуа Спиду, что люди Севера «распяли [ели] свои [моральные] чувства» по поводу рабства, чтобы сохранить Союз. Первая инаугурация Линкольна провозгласила его намерение обеспечить соблюдение жестокого положения о беглых рабах. Его планы постепенного, компенсируемого освобождения, согласно которому порабощенным людям была предоставлена полная свобода до 1900 года, сохранялись и во время войны.Может ли Линкольн сегодня выиграть предварительные выборы среди кандидатов, стремящихся превзойти друг друга идеологически? Кто-то подозревает, что он предложит постепенную эмансипацию и уступит первичных избирателей первому кандидату, поддержавшему немедленную эмансипацию, который, в свою очередь, будет превзойден другим.
Моральная ясность, которую и Мойнихан, и Рональд Рейган выразили в отношении Советского Союза, дает современный аналог. Дипломатия первых и государственное управление вторых были пронизаны моралью, но не морализмом.Они были уверены в своей правоте, но осторожны в своих мерах. Рейган мог с ясной моральной убежденностью призвать Михаила Горбачева «снести эту стену», не направляя огонь и меч в Берлин, чтобы сделать это сам.
Мартин Лютер Кинг-младший также иллюстрирует эту мысль. Его политика явно имела моральные корни, но тон его риторики стремился апеллировать к лучшим ангелам, фактически приветствуя новых союзников в своем движении. «Неизбежная сеть взаимности», на которую он ссылается в «Письме из тюрьмы Бирмингема», одновременно признает и поддерживает политическую жизнь с конкурирующими целями.Сравнивая сторонников гражданского неповиновения с сократовскими оводами, он указал, что его метод был скорее убеждением, чем догматизмом: цель состояла в том, чтобы «помочь людям подняться из темных глубин предрассудков и расизма к величественным высотам понимания и братства». Безнравственность расизма неоспорима, но Кинг стремился просвещать, а не клеймить его сторонников.
Морально информированный государственный деятель без колебаний назовет зло его именем, но будет использовать этот ярлык экономно и сопротивляться его применению для решения обычных проблем.В самом деле, в отличие от стремления прогрессивного движения к «научному законодательству», морально ориентированный государственный деятель будет противостоять соблазну поверить в то, что все политические проблемы имеют очевидные «правильные» ответы, которые могут быть установлены техническими средствами. Моральное суждение требует благоразумия, которое — далеко не просто расчетливое — является главной добродетелью.
Моральный политик также может разумно различать сиюминутную потребность и долгосрочное благо. Как также заметил Лефевер, моралист всегда живет в безотлагательном моменте здесь и сейчас: поскольку его приоритет морально пронизан, принимать его медленно не только нежелательно, но и совершенно несправедливо.Морализм не привязан к прошлому и не ориентирован на будущее. Он отвергает как обычаи, так и благоразумие. Морализм сейчас процветает на мимолетном.
Опять же, важно не путать непрозрачность, присущую политической деятельности, ни с пустым нигилизмом, ни с иссушенным позитивизмом. Моральный государственный деятель — это не гоббсовец, который считает справедливость тем, о чем говорит суверен. И он не смирился с простым реализмом. Скорее, он ищет то, что Нибур пытался уловить в Ирония американской истории :
.Настоящий вопрос заключается в том, способна ли религия или культура интерпретировать жизнь в достаточно глубоком измерении, чтобы понять и предвидеть печали и боли, которые могут возникнуть в результате добродетельного отношения к нашим обязанностям; и достичь безмятежности в печали и боли, что является чем-то меньшим, но также и большим, чем «счастье».«
У морального государственного деятеля есть принципы, и он стремится продвигать их, несмотря на ограничения человеческой природы. И это решающий момент: у него больше шансов преуспеть в этом стремлении, чем у моралиста.
ПОБЕДИТЕЛЬ ДРУЗЕЙ И ВЛИЯНИЕ НА ЛЮДЕЙ
Проблема морализма не в том, что ханжество эстетически неприятно. Проблема не только в высокомерной уверенности морализма или его склонности к демонизации и чрезмерному заигрыванию. Скорее, основная трудность заключается в следующем: в реальном хаосе и сложности политики разнообразного общества достижение моральных результатов требует морального благоразумия и смирения, которых не хватает моралисту.
Рассмотрим на примере изменения климата. Предположим, что, как показывают все научные данные, проблема серьезна и в значительной степени вызвана поведением человека. Размеры проблемы явно моральные. Но реальность такова, что скептики остаются, и принятие и соблюдение решительных мер, необходимых для решения проблемы изменения климата, влечет за собой убеждение скептиков и их приглашение в широкую коалицию. Стигматизация их как коррумпированных или обманутых в ущербных интересах в лучшем случае контрпродуктивна.
Еще хуже то, что противоположные взгляды или поведение — скептицизм по отношению к науке, вождение внедорожника или отказ от путешествия на реактивном самолете — отвергается как аморальное, а не утверждается, что они неблагоразумны или неразумны. Обвиняемые обычно не принимают моральных советов от своих обвинителей. Пуританский взгляд на изменение климата может показаться справедливым. На самом деле это может быть праведно. Но это не делает новообращенных. Это их отталкивает.
Точно так же и сторонники, и противники президента Трампа имели тенденцию занимать морализаторскую позицию.Многие из его сторонников-евангелистов-христиан считают Трампа современным воплощением библейской истории о царе Кире, неверующем правителе, который, тем не менее, освободил евреев. Параллельно с этим Трамп считается коррумпированным правителем, который восстанавливает общественную добродетель. Проблема с аналогией Кира заключается в том, что, по ее рассуждению, противодействовать Трампу — значит противоречить Богу. Если критики Трампа дьявольски настроены, то работать с ними даже по вопросам, представляющим взаимный интерес, не связанным с поведением президента, может быть скорее грехом, чем достоинством.
Что касается морали и морализма, проблема не в том, что лично Трампу недостает добродетели. Политика не зависит от личной праведности лидеров. Это далеко не так: в американской политике есть множество примеров того, как набожный лидер терпит поражение именно потому, что не может вынести морального выбора, присущего политическому предприятию. Призыв Вильсона к 24-му псалму 1889 года, в котором утверждалось, что демократической политике нет места «кроме того, у кого« чистые руки и чистое сердце »», могло служить пророчеством провала Версальского договора, на который Вильсон отказался компромисс.Это также абсурдно: ни у кого в политике нет «чистых рук», и только морализатор, отстраненный от политики, может правдоподобно претендовать на их поддержку.
Уилсон, сын шотландского пресвитерианского священника, по общему мнению, лично был религиозен, даже если его расизм и самодовольство не соответствовали библейской морали. Точно так же Джимми Картер был ничем иным, как личным благочестивым человеком. В The Power Game: How Washington Works Хедрик Смит вспоминал, что Картер, который назвал проблему энергии «моральным эквивалентом войны», отказался задействовать безвкусные рычаги власти в Вашингтоне, чтобы принять свой энергетический план, предположив вместо этого, что его чистая рациональность одержала победу.Это политика, в которой решения проблем бинарны — правильное и неправильное, — а не баланс между конкурирующими интересами.
Со своей стороны, недоброжелатели Трампа часто обращали внимание не столько на вопросы с моральным содержанием, но на предмет пруденциальных разногласий, таких как конституционные нормы, — чем на предание анафеме сторонников президента, которого считают настолько очевидно непригодным, что только коррумпированные или глупые мог поддержать его. Это, опять же, враждебно по отношению к альянсам, которые делают возможной политику.
Так называемая «культура отмены», с помощью которой те, кто не подчиняется преобладающим, хотя и преходящим, моральным модам, осуждаются и отказывают в участии даже в несвязанных друг с другом аспектах общества, демонстрируют аналогичные характеристики. Человек, который не согласен, не является гражданином, чьи взгляды заслуживают уважения. Он не тот, чье несогласие могло бы быть средством изучения или даже уточнения и укрепления собственных взглядов. Вместо этого диссиденты, как сказал судья Скалиа относительно отношения Верховного суда к скептикам однополых браков в деле Windsor , признаны « hostes humani generis » врагами человечества.«
Быть осужденным как фанатик, даже когда стандарты фанатизма меняются так быстро, что даже самые «пробужденные» всегда будут подчиняться, значит быть изгнанным из морального сообщества. Такие отбросы — маловероятные кандидаты на евангелизацию. Они с большей вероятностью ответят на моральную плетку, набросившись на себя. Культура отмены сохраняет чистоту преобладающих взглядов за счет увеличения их привлекательности.
Моральная политика, напротив, самоуверенна в своих целях, но никогда не настолько уверена в своих целях, как изгнание несогласных.Возникает вопрос: может ли современная демократия вознаграждать менее вдохновляющую мораль, препятствуя более воодушевляющей морали?
К НРАВСТВЕННОМУ КОНЦУ
В некотором смысле этот вопрос, кажется, дает ответ сам собой. У нации были моральные лидеры, в первую очередь Линкольн. Он видел, как непреклонные моралисты — на ум приходит Джон Адамс — садились на мель из-за собственной добродетели. Но современная демократия подпитывается энтузиазмом. Отчасти это связано со структурой первичных выборов в США, которая дает преимущество наиболее партийным кандидатам.Но морализм не ограничивается американской политикой или ее институтами.
Сложность может заключаться в переполненности медиа-среды, которая наказывает — или, возможно, просто не имеет возможности зарегистрировать — модерацию. На первых президентских дебатах от Демократической партии в 2019 году несколько кандидатов выразили желание отменить частное медицинское страхование. Один из них, бывший конгрессмен Джон Делани, отметил, что 100 миллионам американцев понравилась их частная страховка, и предложил скромное предложение о том, что демократы «должны быть партией, которая сохраняет то, что работает, и исправляет то, что сломано.«Внимание во время дебатов и после того, как оно было распределено соответствующим образом. Во время вторых дебатов сенатор Элизабет Уоррен ответила на предостережение Делейни относительно ее грандиозных планов:« Вы знаете, я не понимаю, почему кто-то так старается баллотироваться на пост президента США, чтобы просто поговорить о том, что мы действительно не можем и за что не должны бороться ». Но важная часть работы президента — различать, что можно и что нельзя делать.
Морализм продается хотя бы потому, что морализм замечают.Его пыл может прорваться сквозь беспорядок. Но он также высвобождает дофамин в политическую систему: морализм одинаково хорош как для морализатора, так и для его паствы. Все более демократизирующие реформы — демократы, например, недавно избавились от «суперделегатов», партийных инсайдеров, чьим стимулом в номинации конкурсов была победа на последующих выборах, — которые расширяют возможности demos , а не посредничают в его взглядах, поощряют опору на морализм для привлечения публики. внимание.
Вполне возможно, что энтузиазм в среде Трампа по поводу его пошлости — который так часто противопоставляется «политкорректности» — представляет собой обратную реакцию против морализма.Риск состоит в том, что это делается за счет моральной политики, потому что у этой политики нет конца, кроме победы. Внешнеполитический реализм Трампа — например, его ухаживания за Ким Чен Ыном — лишен Рейгана понимания того, что для достижения моральных целей, возможно, придется пойти на моральные компромиссы, поскольку остается неясным, какой конец видит Трамп. В современной политике альтернативой морализму может быть политика, которая не является ни моральной, ни аморальной, а просто аморальной, и ее действия не затрагиваются такими соображениями.И Трамп, который однажды назвал спикера Палаты представителей Нэнси Пелоси «мерзким, мстительным, ужасным человеком», сам не прочь морализаторски ругать себя.
Бездушная политика победителей и проигравших, сильных и слабых кажется господствующей альтернативой морализму, и на данный момент у нее есть преимущество. Имея выбор между невыносимым морализмом и полным отказом от морального дискурса, американцы, кажется, предпочитают последнее. Но если это выбор, то он ошибочен. У Америки есть наследие морального, а не моралистического лидерства, к которому она может вернуться.Понимание разницы между морализмом и моралью — цена первого и достоинства второго — является первым шагом к возвращению политики моральных целей.
Грег Вайнер — проректор и вице-президент по академическим вопросам, доцент кафедры политологии в Успенском колледже, а также приглашенный научный сотрудник Американского института предпринимательства.
Перейти к основному содержанию ПоискПоиск
- Где угодно
Поиск Поиск
Расширенный поиск- Войти | регистр
- Подписка / продление
- Учреждения
- Индивидуальные подписки
- Индивидуальное продление
- Библиотекари
- Чикагский пакет
- Полный охват и охват содержимого
- Файлы KBART и RSS-каналы
- Разрешения и перепечатки
- Инициатива Чикаго для развивающихся стран
- Даты отправки и претензии
- Часто задаваемые вопросы библиотекарей
- 9088 и платежи
- О нас
- Публикуйте у нас
- Недавно приобретенные журналы
- tners
- Подпишитесь на уведомления eTOC
- Пресс-релизы
- СМИ
- Издательство Чикагского университета
- Распределительный центр в Чикаго
- Чикагский университет
- Положения и условия
- Заявление о публикационной этике
- Уведомление о конфиденциальности
- Доступность Chicago Journals
- Доступность университета
- Следуйте за нами на facebook
- Следуйте за нами в Twitter
- Свяжитесь с нами
- Медиа и рекламные запросы
- Открытый доступ в Чикаго
- Следуйте за нами на facebook
- Следуйте за нами в Twitter